Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Не так ли возводили свои соломенные аэропорты адепты карго-культа?..

Судя по всему, новое Средневековье, которое мы, кажется, уже успели принять как должное, оказалось чересчур щадящим диагнозом. И переживаем мы не восстание масс и даже не нашествие варваров, а воскрешение человека архаического (увы, отнюдь не в смысле благородной Античности).

Собственно говоря, торжествующий ныне в литературе и науке графоман и есть в первую очередь именно носитель архаического сознания, стремящийся через едва не ритуального характера имитацию образцов причаститься высокого канона (представления о каноне, разумеется, могут варьироваться в диапазоне от катренов с перекрестной рифмовкой и трехчастной академической статьи до асинтаксических верлибров и работ постструктуралистов). Он вовсе не обязательно бездарный неуч. Он вполне может быть начитан, эрудирован, даже остепенен. Он может быть возмутительно талантлив («Талант и графомания – понятия, не исключающие друг друга» [179] Г. Иванов. Собр. соч. в 3-х тт. Т. 1. М.: Согласие, 1994. С. 495. ). Он может быть ошеломляюще искусен в частностях, вот только цельномраморные телефоны-автоматы не звонят, а подкованные блохи не скачут.

Имитируются, естественно, не только литературные практики. С достойным лучшего применения тщанием воспроизводятся речевые характеристики, модели поведения, формы коммуникации и культурные формулы, профессиональные сообщества и институты… Соломенное царство механически воспроизводящихся означающих без означаемого ширится что ни день.

Царство – ужели слово найдено? – карго-культуры.

В том, что писатель уже не звучит гордо, что «писатели стоптались до мышей», как считает Эдуард Веркин, «виноваты сами писатели». На самом деле не только, еще и дружественные им товарищи по цеху, эмпатичные критики.

Параллельно усыханию института литературных премий крепнет новая литературная забава: сарафанная критика.

Правила простые: ведущий выкрикивает имя. Е. Макеенко в прошлом году крикнула: «Петровы в гриппе», В. Владимирский в этом: Э. Веркин, «Остров Сахалин». Играющие по цепочке повторяют названное имя, от себя добавляя оценочный эпитет в превосходной степени: замечательный, лучший роман года и т. п. Не беда, если эпитеты повторяются. Зато какой азарт: «Все в наших руках!», «Мы, кто будет рассказывать о книге, продадим тираж», «Ну что, друзья, я нас поздравляю – мы сделали это! благодаря рецензиям лидеров мнений этот замечательный роман заметили <���…> у «Острова Сахалин» появится доптираж и программа продвижения». Главное условие игры – не допустить литературного анализа, любая попытка которого обнаруживает неэксплицируемость «замечательного».

Я долго пыталась узнать у «лидеров мнений», в чем замечательность «Острова Сахалин». И добилась ответа: это роман об утраченной надежде, актуализирующий Данте, Евангелие, апокриф «Хождения Богородицы по мукам», Достоевского, Босха, Эшера, Макото Синкая, Акутагаву, Джорджа Ромеро и много чего еще. Иными словами, типичный палп. Да еще паразитирующий на Чехове, из которого взято единственное, по словам В. Березина, удавшееся: сам «остров Сахалин – с убогими поселениями, горными дорогами, рекой, по которой плывут герои, брошенными домами, бытом выморочной империи <���…> то, что делает эту книгу живой, несмотря на отвратительность происходящего» [181] В. Березин. Черновик // Rara Avis. 2018. 31 августа. . Отвратительность происходящего – вообще один из критериев отбора книг для этой игры. Наши «лидеры мнений» благоволят текстам про «ад» и, вторя Феклуше, любят сокрушаться про «последние времена» и о людях «с песьими головами».

Сам по себе механизм книжной рекламы через «лидеров мнений» неплох, вопрос в профессиональной ответственности последних. Ведь приманить доверчивого читателя, как выясняется, проще простого. Эффект коллективного реагирования сформирован многолетней выучкой: «Шо? Дефицит дают? За кем занимать?» И книжная критика совершенствует риторические приемы, избегая анализа.

Вследствие целенаправленного уничтожения в ХХ веке думающих граждан мы оказались в ситуации, когда главной проблемой является не отсутствие профессиональных писателей и критиков, а отсутствие компетентного читателя. Читающая публика ориентирована сегодня на переводную развлекательную литературу и подражания ей в отечественной. Похоже, мы находимся на кончике хвоста Уробороса и начинаем, как в конце XVIII – начале XIX века, новый виток истории русской литературы с тех же бед, «количество которых было бы далеко не так велико, если бы большинство пишущих не превращало писание своих сочинений в ремесло и орудие для заработка средств к жизни». «Дело дошло до того, что нет сочинения, как бы плохо оно ни было, чтобы его не превозносили и не восхваляли в каком-нибудь журнале», притом что зачастую критику «едва известны заглавия тех книг, которые он терзает» (М. Ломоносов).

Говорят, Вл. Новиков полушутя предложил узаконить новый вид критического высказывания – фейсбучная критика. Но, оказывается, и это не ново: «Критика в наших журналах или ограничивается <���…> сатирическими замечаниями, более или менее остроумными, общими дружескими похвалами, или просто превращается в домашнюю переписку <���…> Эти семейственные шутки должны иметь свой ключ и, вероятно, очень забавны; но для нас они покамест не имеют никакого смысла», – писал Пушкин.

Те беды – наши беды. И коли в схожих условиях предки смогли создать великую русскую литературу, значит, и мы сможем?

Но чтобы был читатель, имеющий эстетический вкус и аналитическое мышление, критикам нужно не играть в пинг-понг, перебрасывая шарик с поля «шедевр» на поле «мерзость», а высказываться аргументированно. Говорить за себя, а не за всех. Не общими словами, а апеллируя к литературным фактам.

Двести лет назад критики считали, что их задача состоит в формировании беспристрастного здравого суждения: в «совершенном знании правил», «глубоком изучении» произведения (Пушкин), «учености, проницательности, справедливости» (Ломоносов), «истинном понятии вкуса» и «моральном чувстве» (Жуковский). Да-да, моральном чувстве. «Истинный критик<���…> знает все правила искусства, знаком с превосходнейшими образцами изящного <���…> и в душе его существует собственный идеал совершенства» (Жуковский).

Нашим же книжным критикам проще кинуть клич – читаем все! – и запустить в оборот очередной палп, с вторичным содержанием и трескучими штампами. Заметим, что по вопросу наличия «морального чувства» «главный литературный критик страны» Г. Юзефович проигрывает «ватникам»-фантастам, обвиненным ею в устаревшей верности этическим нормам. Может ли этика устареть? На единстве просвещения и благонравия (Фонвизин) стояла и будет стоять русская литература. И тут уж никакие западные тренды ей не указ. И тем более поверхностная и суетная сарафанная критика, продвигающая писателей, стоптанных до мышей.