Михаил Габович - Памятник и праздник: этнография Дня Победы

Парад проходил 9 мая по главной части города, проспекту Победы [35], который одной своей стороной упирается в Аллею Славы, а другой — в мост через реку Сунжу. Военная техника двигалась участку проспекта Победы от Дома моды до Мемориала памяти погибших в борьбе с международным терроризмом [36]и обратно (это два квартала). Перед мостом, по левую руку, находится центральная грозненская мечеть «Сердце Чечни», а по правую — мемориальный комплекс. Празднование разделилось на две неравные части: с одной стороны у Мемориала памяти погибших стояли около трех тысяч человек, среди них государственные деятели, вдовы Героев России, полицейские и другие сотрудники правоохранительных органов, журналисты. С другой стороны стояли «неприглашенные» участники парада: жительни цы Грозного, сознательно или случайно пришедшие посмотреть на парад военной техники или на митинг у мемориального комплекса.

Проход к памятнику, у которого происходило официальное мероприятие, был прегражден тремя линиями безопасности. Полиция перекрыла проспект у Дома моды, но большинство людей после коротких переговоров пропускали; следующая преграда располагалась через три дома в сторону центральной мечети, между аптекой и цветочным магазином, и третья — на пересечении проспекта Победы и улицы Исаева. Основное время парада, около полутора часов, я провела, находясь у второго ограждения, на боковой улице, вместе с другими стоявшими там людьми. Из нашего закутка между домами парад военной техники был виден плохо, но было понятно, что машины ездят по кругу, разворачиваются у мечети, проезжают до Дома моды и едут обратно.

Нас около сорока человек. За полтора часа я успела поговорить со всеми, кто стоял в этом месте. Среди нас были случайные прохожие, попавшие в «ловушку» и ждущие, когда ограждения и кордон снимут; пары с детьми, для которых это семейный праздник, и они пришли «на парад»; скептики, пришедшие «по привычке» или «из чувства долга», и жители города, проходившие мимо и решившие «посмотреть». Люди, стоявшие между домами и глядящие на проезжающие танки и военные машины, имели довольно мало общего, объединяло нас пространство. Некоторые люди были между собой знакомы, большинство — нет, но все общались, обмениваясь новостями.

Семья Ахмедовых стоит рядом с ограждением — родители и трое детей. Младший сын Рашид, ему 8 лет, на его одежду накинута взрослая форма с орденами; в руках у родителей две фотографии пожилых мужчин в форме, с орденами. В разговоре со мной родители рассказывают об изображенных на фотографии мужчинах — их отцах, участвовавших в Великой Отечественной войне. Мама Рашида — Ада, учительница в школе, — держа в руке фотографию своего отца рассказывает:

«Для нас очень важен этот день. Мы всегда его празднуем и сейчас, когда родители умерли. Мы всегда рассказываем нашим детям все, что знаем сами. Готовим праздничный стол… Мы вот сейчас шли, наш сын в форме отца, с орденами, мы шли на парад. А по дороге мальчишки […] начали кричать: “У него русские награды! У него русские награды. Они русские проститутки”. Ну что с этим сделаешь? Что? Они совсем не знают нашей истории, не знают и своей истории, своих семей. Это не потому, что он плохой или чеченский парень. Это просто незнание. Это точно так же, как про тот же гимн [37][23]. Все из-за этого случая так переживали. Когда играет гимн, у меня мурашки по коже бежали, на любом мероприятии, на линейках всегда этот гимн играл. Мы знали, что надо встать смирно и стоять. Что такое гимн — минута молчания, мы все это знали. Нас учили этому. А наши дети, дети войны, наши чеченские дети, не встали, когда гимн был. Мы просто очень далеко назад отброшены, мы отстали из-за военных действий, наши дети отстали. Но мы же к чему-то стремимся! […] 9 мая — это как раз тот праздник, который может воспитать патриотизм в России у людей. Не надо винить наших детей. Мы сами в этом виноваты, потому что мы потеряли ценности. […] Можно же показывать вместо “Дом-2”, например, каждый день по одному ветерану, рассказывать о них, их же так мало осталась».

Очевидно, что для этой женщины семейная память и официальная риторика не противоречат друг другу. Ответ на репрессивную российскую политику по отношению к чечен кам Ада видит в том, чтобы воспитывать у своих учени ц и своих детей патриотизм к России, и в том, чтобы настаивать на том, что «чеченцы тоже воевали в Великой Отечественной войне и были часто героями».

Но не для всех, кто стоял здесь с портретами своих родственников, воевавших в войне, официальная позиция вообще имела какой-то смысл. Так Муса, который слышал Аду, начинает разговор со мной сам и тихо говорит:

«Ну, да, нас загнали сюда, когда мы хотели почтить память наших дедов, воевавших тогда. Они дают награды каким-то людям в погонах, которые делали рейды. Дожили. [После паузы] Но мы же здесь. Для нас это все равно важно».

Муса имеет в виду церемонию награждения, проходящую у мемориального комплекса, вдов погибших сотрудников правоохранительных органов, которые отличились «в борьбе против терроризма». Для него официальная риторика, выстраивающая прямые параллели между «Героями России» — сотрудниками правоохранительных органов, и «Героями Советского Союза» — участниками Великой Отечественной войны, представляется абсолютно циничной[24]. В отличие от Шамиля или Ады он не позволяет себе амбивалентной лояльности к советскому и российскому правительствам:

«Мне важно вспоминать моего отца. Это все. Он прожил очень сложную и тяжелую, трагическую жизнь. Он воевал еще почти мальчиком, потом жил в депортации, потом не захотел уезжать из села во время войны. Я пришел сюда из-за него. И мне не нравится весь этот маскарад, одно не имеет ничего общего с другим: Кадыров — с моим отцом, ОМОНовцы — с героями Советского Союза. И зачем весь этот маскарад, мы никогда не будем восприниматься русскими как русские».

Патриотическая память о Великой Отечественной войне очень важна для Ады и ее мужа, пение российского гимна и празднование Дня Победы для них обоих являются признаком нормальной российской идентичности, а также индикатором их интегрированности. В контексте этого разговора, а также в контексте повторяющейся тематизации (или иногда проблематизации) «нормальности русских» становится понятно, что под «нормальным» подразумевается не маркированный, не расифицированный член российского общества. То есть их желание говорить о патриотизме и подчеркивать значение «высокой чеченской литературы» является реакцией в первую очередь на непризнание чечен ок полноправными гражданами РФ. Это непризнание чечен ок в поствоенных, а также постманежных и постбирюлевских дискурсах нужно рассматривать в контексте новой расификации, в которой понятия политики, жизни, гражданственности и нации переплетены в сложной, противоречивой практике исключения[25]. Один из эффектов этой практики заключается в создании особо уязвимой группы «черных», к которой причисляются разные группы людей, называемые «нерусскими» или «неславянами». При этом маргинализированные чечен ки , формально обладая гражданством, зачастую остаются лишенными привилегий, связанных с обладанием этим гражданством. Дискурсивная непринадлежность к России и ограниченная гражданственность выливаются для многих в физическое насилие, ограниченную мобильность и контроль сексуальности.