Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Доносы на Миронова стали поступать к Троцкому после первых проявлений его недовольства политикой расказачивания. К строптивому комдиву зачастили проверяющие, в том числе из Москвы. Но разобравшись на месте, они, как правило, ограничивались перечислением отдельных недостатков, отдавая должное командирским и организаторским способностям Миронова. По результатам одной из таких инспекций заведующий казачьим отделом ВЦИК Степанов и комиссар этого отдела Макаров объективно докладывали наверх:

«Коммунистических ячеек у Миронова в дивизии не было и к комиссарам он относился подозрительно, но он был хороший стратег, хороший специалист военного дела, выходил из всех самых тяжелых положений с малыми потерями. Поэтому казаки стремились к нему. Население все симпатизировало ему (и казачье и не казачье: крестьяне Саратовской губернии выходили к нему с хлебом и солью). Среди подчиненных ему частей была прекрасная дисциплина. У него не было грабежей, разбоя и насильственных реквизиций. Его части не оскорбляли религиозного чувства населения. Вообще население не видело в подчиненных ему частях врагов и таким образом привлекало к Советской власти. Это тем более возвышало Миронова, что в соседних частях, например, в дивизии Киквидзе, этого не наблюдалось, благодаря разнузданности частей, население относилось к ним враждебно… Большинство красновских полков охотно сдавались Миронову, который пользовался особым авторитетом как среди Красной Армии, так и среди трудового казачества в белогвардейском стане. Но чем больше росла его популярность и чем ближе он подходил к Новочеркасску, тем более росло недовольство населения в его тылу, благодаря неумелому строительству Советской власти, огульным реквизициям, массовым расстрелам и т. п. Во многих местах даже вспыхнули восстания, например, в Верхнедонском округе (станицы Вешенская и Казанская), а также в Усть-Медведецком округе».

Не было в Миронове ни лоска, ни шика. Не носил он ни кожанки, ни звездные фуражки. Простая солдатская шинель, бурка да папаха на черную бровь. Никакого позерства, утонченной игры в обращении — сплошь прямота, угловатая требовательность. Коль что пообещал — в доску расшибется, но сделает.

Тем и люб был казакам, что свой, станичный. Недаром к нему обратили они свои взгляды в те дни, когда над Доном, Донцом и Хопром стали свинцоветь тучи большого народного недовольства. Не видеть их мог разве что совсем слепой. Миронов, как умел, объяснял «правильную линию Советской власти» и злонамеренность «лже-коммунистов», всячески искажающих ее. Он не скрывал своей неприязни к пришлым её представителям, которые платили ему той же взаимностью.

В такой обстановке не могло не возникнуть политическое недоверие к бывшему казачьему офицеру. Не жаловало Миронова командование 9-й армии и Южного фронта. А тут еще совсем некстати между ним и Михайловским ревкомом возник серьезный конфликт. Ревком выступил против назначения Мироновым на должность коменданта некоего Данилова и предложил назначить своего — некоего Бирюкова. В другой обстановке все могло завершиться по-мирному, а тут нашла коса на камень. Между Мироновым и ревкомом завелась переписка со взаимными претензиями, обвинениями, угрозами. Это стало достоянием реввоенсоветов армии и фронта, было доведено до сведения председателя Реввоенсовета Республики Льва Троцкого.

Миронову сразу же припомнили все, даже оброненную кем-то давно фразу о его бонапартизме. В деталях расписали выступление в станице Усть-Медведецкой с резкой критикой партийных работников.

Внешне все пока было спокойно. Буквально накануне Вешенского бунта штаб 9-й армии в соответствии с телеграфным распоряжением командования Южного фронта с удовлетворением командировал Миронова в Серпухов в распоряжение Главного штаба Красной Армии. Там 15 марта 1919 года он получил от главкома И.И. Вацетиса и члена Реввоенсовета Республики С.И. Аралова письменное предписание «Немедленно приступить к формированию казачьей дивизии в округах Донской области по Вашему усмотрению… По всем вопросам формирования обращаться в Главный штаб. О ходе формирования доносить в Главный штаб».

Оттуда его откомандировали на Западный фронт со ссылкой на сложившееся там затруднительное положение. Можно подумать, что Миронов одним своим появлением был в состоянии изменить здесь ситуацию в лучшую сторону. А вот в родных краях мог и сумел, когда вскоре появилась такая возможность. Но сколько времени было потеряно, сколько растоптано, раздавлено судеб авантюрной политикой организаторов расказачивания! Уже и Ленин не выдержал, разразился возмущенным письмом:

«Ревком Котельниковского района Донской области приказом 27 упраздняет название станица, устанавливая наименование волость, сообразно с этим делит Котельниковский район на волости. В разных районах области запрещается местной властью носить лампасы и упраздняется слово казак. В 9-й армии тов. Рогачевым реквизируется огульно у трудового казачества конская упряжь с телегами. Во многих местах области запрещаются местные ярмарки с крестьянским обиходом. В станицах назначают комиссарами австрийских военнопленных. Обращаем внимание быть особенно осторожными в ломке таких бытовых мелочей, совершенно не имеющих значения в общей политике и вместе раздражающих население. Держите твердо курс в основных вопросах и идите навстречу, делайте поблажки в привычных населению архаичных пережитках».

Поняли в Москве, что заигрались в диктатуру пролетариата, когда положение на Южном фронте резко ухудшилось. Деникин энергично продвигался на север. 12 июня 1919 года началось восстание казаков в Хоперском округе. Надо было спасать ситуацию, и Миронов, занимавший в то время должность командующего Белорусско-Литовской армией, по распоряжению Реввоенсовета убыл из Минска снова в распоряжение Южного фронта. Предполагалось назначить его командиром особого экспедиционного корпуса, расположенного непосредственно во фронтовой полосе. 15 июня Реввоенсоветом Южного фронта ему был выдан мандат, удостоверявший, что «Миронов экстренно командирован по делам службы в распоряжение фронтовых частей. Всем начальствующим лицам военного и гражданского ведомства, всем командующим войсковыми частями, а равно и населению оказывать Миронову самое широкое содействие по выполнению возложенных на него обязанностей».

Вот так поворот! Уже не смущали членов РВС ни колючая резкость Миронова, ни его бонапартизм, ни то, что он считал себя единственной силой, способной сплотить донское казачество на стороне Красной Армии для борьбы с Деникиным. Миронов вдруг снова оказался нужным революции.