Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

В открытую схватку с комкором его политические надсмотрщики пока не вступали, интриги плели тайно, со знанием дела, с использованием богатого партийного багажа, поднакопленного еще в подполье и былых фракционных баталиях. В докладе члену Реввоенсовета Южного фронта Сокольникову от 20 июля 1919 года Скалов признавал, что был сторонником формирования этого соединения под командованием Миронова, хотя и считал такое решение рискованным из-за неблагонадежности донских казаков, вливавшихся в его состав. Теперь Скалов предлагал дальнейшее формирование прекратить, а имеющийся личный состав передать в другие действующие части. Сомнений в отношении Миронова в том докладе он прямо не высказывал, но подтекст должен был подвести адресата к мысли, что кандидатура комкора и «мобилизационный материал» выбраны неудачно.

Но как бы искусны в подковерной дипломатии ни были большевистские функционеры, как бы ни скрывали свое истинное отношение к личности командира корпуса, шило в мешке не утаишь. Вылезало оно то тут, то там, глубоко царапало мечущуюся душу Миронова, оставляя долго не заживающие раны. В августе он телеграфировал казачьему отделу ВЦИК:

«Мне подлинно известно через преданных мне людей, входящих одновременно в организацию политработников еще не сформированного корпуса, так как, де мол, будет григорьевщина. С такой подлостью я мириться не могу и останусь всегда Мироновым… Заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертельные враги, но моими (друзьями) не могут быть люди, вызывавшие поголовное восстание. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю: боролся и буду бороться за социализацию средств производства, за социализм. Прошу открытой политики со мной и скорейшего заканчивания формирования корпуса, в который чьей-то рукой приостановлен поток людей, который так жадно дожидается красноармейцами на Южфронте.»

Обстановка продолжала накаляться, причем сам Миронов только подливал масла в костер своими заявлениями и поступками. Все чаще он выступал на митингах, письменно обращался к массам. И когда он наметил на 14 августа большое собрание личного состава, Ларин выступил против: «Тов. Миронов, сегодняшнее собрание будет касаться разных методов воспитания Красной Армии, вопрос, который должен разрешаться реввоенсоветом Южфронта, но не собранием красноармейцев, к тому же еще недостаточно революционно воспитанных, и потому считаю собрание для пользы дела лишним».

Миронов не смолчал: «Я не понят. Методы-то воспитания лежат во мне, и они в высшей степени субъективны… мощь всякой армии кроется в духовном единении начальника и подчиненного. Если я духовно не понят солдатом, то и веры у меня в него нет, а у него в меня… Это «собрание» — это один из методов моего воспитания: вместе на собрании на словах, вместе и на деле в боях».

Накануне собрания до комкора дошел слух, будто на него готовится покушение. Упоминались фамилии коммунистов Букатина и Лисина. Не вдаваясь особо в подробности, Миронов приказал арестовать обоих, предупредив, что при первом выстреле со стороны коммунистов они как заложники будут расстреляны.

«Оппозиция» притихла, свернув на время открытое сопротивление Миронову, зато усилив давление на других направлениях. Чтобы скомпрометировать одного из популярнейших на Дону казачьих командиров, использовалось все: телефонные и очные переговоры с партийным и военным руководством, официальные политдонесения и анонимные доносы, письма личные и коллективные. Характерно своей иезуитской сутью заявление Ларина и Скалова в орган, с которым они до того категорически не хотели иметь дела, — в казачий отдел вцик от 16 августа 1919 года:

«Дорогие товарищи. Пользуясь случаем, реввоенсовет Донкора (его политическая часть) в своей до известной степени тяжелой работе желал бы иметь от вас ряд зафиксированных протоколом мнений и постановлений по вопросам:

1. Считаете ли нужным вести, конечно тактичное, коммунистическое воспитание казачьей массы, считаете ли необходимым постройку ячеек и каков путь подхода к строительству их, какова роль политиков в казачьих полках?

2. Если постройка комячеек необходима, то как практически, не подрывая авторитета командного состава, подходить к таковой при условии, что командный состав рекомендует массе оставаться беспартийной?

3. Считает ли возможной свободу мысли при строительстве Красной Армии или считаете необходимым все политические выступления перед красноармейцами ограничить известными пределами, не мешающими строительству комячеек?

4. Считаете ли полезным делу, когда политическое воспитание берет на себя командный состав, на деле доказавший много раз преданность Советской власти, но беспартийный?

5. Считает ли полезным делу революции компактную массу именно казачества, невоспитанную коммунистически, т. е. при отсутствии в ней комячеек?

6. Наконец, не вызывает ли каких сомнений у вас вопрос о передаче компактной массы казачества, воспитанной в убеждении необходимости быть беспартийной (а значит в известной степени предубежденной против коммунистов) в руки темпераментного казака?

Ваш авторитетный ответ по поставленным вопросам так или иначе облегчит нам положение в тактике нашей будничной работы и даст нам возможность устранить встречающиеся на пути факты и недоразумения».

Каково, а? И совета просили по главным вопросам (для своей же пользы), и адрес выбрали точный — как раз в то время в Донкоре работали представители казачьего отдела ВЦИК. Но устранить-то важно не «факты и недоразумения» а «темпераментного казака». Не удастся — так хоть руки ему укоротить.

Казачий отдел ВЦИК отреагировал на это письмо своеобразно, определив поведение реввоенсовета Донского корпуса как коварное, и обвинил его в том, что тот скрывает свои действительные отношения с Мироновым и не желает работать в контакте с казачьим отделом. Вывод такой сделан не на пустом месте. В Москву шли письма не только от политкомиссаров корпуса. Писали рядовые казаки, писали и официальные лица. Один из таких докладов, достаточно точно характеризующий обстановку в корпусе, причины и источники напряженности вокруг фигуры Миронова, содержит и практически точный прогноз дальнейшего развития событий:

«Особый Донской корпус, который должен быть сформирован тов. Мироновым к 15 сего августу, 19 августа находится еще только в зачаточном состоянии. Корпус должен будет состоять, как мечтает тов. Миронов, не менее из 5 дивизий, но на самом деле есть только одна дивизия в составе 3-х полков: 1-й кав. полк — с лошадьми и винтовками в полном составе, 2-й кав. полк — без лошадей и винтовок, 3-й кав. полк — без людей, лошадей и оружия, возглавляемый командиром полка с 16 кавалеристами и только. Есть еще батальон донских крестьян. Всего в корпусе до 4-х тысяч человек приблизительно. Формирование идет черепашьим шагом, если не окончательно приостановилось. Пополнения ни откуда не шлется. Из Южфронта не присылается ни одного перебежчика. Дезертиров, которых хотел было взять тов. Миронов, ему не дали. Мобилизовать крестьян ему не разрешается. Никакого содействия и ни откуда тов. Миронов не получает. Вероятно реввоенсовет Южфронта на формирование корпуса смотрит уже сквозь пальцы ввиду улучшившегося положения на фронте. Миронов говорит, что всюду ему вставляют палки в колеса, начиная с значительных лиц, и кончая незначительными «коммунистами», в особенности последними. По всему видно, что тов. Миронов и Особого Донского корпуса не сформирует и уже пришел в уныние и к довольно грустным размышлениям.