Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Об освобождении Севера Кузьмин докладывал лично Ленину, объяснил вождю и мотивы, побудившие его проявить снисхождение к белым офицерам, добровольно сложившим оружие и сдавшимся на милость победителей. Не знал Кузьмин, что после его отъезда дальнейшее «покорение» Севера завершали чекисты, которые развернули беспощадный террор в отношении всех противников Советской власти — тех, кто выступал на стороне интервентов или поддерживал их. Был расстрелян Генерального штаба полковник Леонид Васильевич Костанди, в «расход» пустили сотни офицеров, не успевших уплыть за границу. О методах так называемой «чистки» догадаться несложно, ибо латыш Эйдук входил в тройку самых приближенных к Дзержинскому чекистов (двое других — Петерс и Лацис) и являлся одной из самых кровавых фигур ВЧК. Он завалил тюрьмы арестантами, лично пытал и собственноручно расстреливал пленных офицеров, к которым испытывал особую ненависть.

Его считали певцом чекистских расправ. Авторству Эйдука приписывают следующие строки:

Впоследствии Эйдука с отвращением вспоминали даже коллеги-чекисты. Его имя наводило ужас, но такие люди тогда были в цене. После того как Эйдук покончил в Архангельске и Двинске с недобитыми белогвардейцами, его назначили начальником концентрационных лагерей и ссыльных пунктов Севера. Ну, и дабы больше не возвращаться к этому кровожадному существу, отметим, что ему не удалось избежать участи своих жертв. В 1938 году Эйдук был арестован по обвинению в шпионаже и расстрелян. Этот злобный и лютый человек написал на Николая Кузьмина первый донос, к счастью, не повлекший тогда серьезных для него последствий.

Проявившийся военный талант и способности политработника не прошли незамеченными и были оценены по достоинству. Почти сразу же Кузьмин получил назначение членом реввоенсовета 3-й армии, снова с комиссарскими полномочиями. На сей раз ему пришлось участвовать в бесславной для Красной Армии польской кампании, на фронтах которой комиссарская судьба свела его со Сталиным, Буденным, Тухачевским. И опять, как тогда на Севере, в период самых тяжелых боев Кузьмин заменил надолго выбывшего из строя командарма. Позорного поражения его войска тогда избежали и не понесли серьезных потерь. Но основная часть сил Красной Армии на польском фронте была разгромлена. Командующий фронтом Тухачевский бросил гибнущую армию на произвол судьбы, десятки тысяч красноармейцев оказались в польском плену и сгинули там бесследно.

Николай Николаевич пережил тяжелое душевное разочарование, хотел все бросить и вернуться к своей самой мирной профессии человеческой — снова лечить людей. Однако сбыться его планам не пришлось. Последовало новое назначение.

В 1918 году Кузьмин прощался с Балтикой, думал — навсегда. Однако в начале 1920 года снова неожиданно для себя поменял широкие украинские лесостепи на серую гладь Финского залива. Радовался новоиспеченный комиссар Балтийского флота недолго — только до приезда в штаб, где его, сухопутного служаку, хотя и орденоносца Гражданской войны, встретили без особого энтузиазма. На Балтике сложилось критическое положение, Николая Николаевича послали выправлять ситуацию. Сотрудники штаба и политуправления флота пребывали в каком-то мрачном настроении, начальник политотдела Э.И.Батис говорил с Кузьминым таким тоном, словно делал ему одолжение. Это не удивительно, так как моряки традиционно испытывали откровенную неприязнь к сухопутчикам. А тут не только какой-то пехотинец, но и вообще сугубо штатский человек в кожаной куртке прибыл, чтобы учить их — бывалых морских волков, как следует общаться с матросами. Неудивительно, что встретиться с командующим Балтфлота Федором Федоровичем Раскольниковым вообще не удавалось довольно долго: тот упорно избегал знакомства с гражданским посланцем из Центра. Где находился командующий флотом и чем занимался — никто не мог дать Кузьмину сколь-нибудь вразумительного ответа. На кораблях, мол, пропадает. Атам о посещениях командующего, как говорится, не знали ни слухом, ни духом.

После долгих проволочек Раскольников, наконец, соизволил принять Кузьмина. Проницательный комиссар Балтики убедился, что хоть и состоят они в одной партии, да на разных платформах. Понял это Николай Николаевич сразу, едва речь зашла об отношении к простому матросу. Раскольников горячо отстаивал точку зрения Троцкого на применение самых решительных мер, вплоть до расстрела, за малейшее проявление недовольства, Кузьмин — ленинскую позицию о заботливом отношении к краснофлотцам. Договариваться оказалось не о чем — каждый стоял на своем. В конце разговора командующий сказал: «Разговор оконченным не считаю, но трудно нам с тобой будет, комиссар».

Кузьмин пожал плечами: трудно, так трудно. Есть вопросы поважнее командирского гонора. Было очевидно, что любитель темпераментных словословий в свою честь, командующий флотом, похоже, больше заботился о популярности собственной персоны, чем о делах флота и матросах. Этому в немалой степени способствовало ближайшее окружение Раскольникова, не упускавшее случая услужливо отметить его исключительность. Главное — настроения, интересы людей, боеготовность флота — отошло на второй план. Доходило до того, что матросам не всегда отпускалось положенное довольствие. Комиссар проверил наличие продовольствия на флотских складах и ужаснулся: рыбы, мяса, муки и других продуктов на складах оставалось не более чем на 20 дней.

Пополнение прибывало на корабли в лохмотьях. Наряды на получение обмундирования от интендантов имелись, но, как Кузьмину не без горького юмора докладывали, «такового ничего в наличии не имеется».

В бюро жалоб при политуправлении флота оказалось больше 200 не получивших своего разрешения обращений и заявлений личного характера. Кузьмин надеялся, что узнает из них о надвигающемся на флот голоде, воровстве интендантов, а матросы писали про тяжелое положение на родине, в деревне. Спрашивали совета. Там ведь было еще хуже, чем на флоте, и люди об этом знали. Ряд губерний оказались охваченными крестьянскими волнениями, которые перерастали в вооруженную борьбу с Советской властью.

Не лучше обстояло положение дел и в городах. В конце 1920 — начале 1921 года стали остро ощущаться последствия Гражданской войны, и особенно диктаторской политики большевиков. Многие вопросы решались не по законам экономического развития, а с помощью полюбившихся решительных приказов, применения самых строгих мер воздействия за их невыполнение, вплоть немедленного отстранения от должности и предания суду. Вчерашний командир полка назначался руководить сложным технологическим производством, о котором до этого не имел ни малейшего представления. А ведь командно-административными мерами трактор не собрать и урожайность земли не повысить. Здесь нужны знания и опыт.