Алексей Кочетков - Черное солнце Украины

Сам термин «национализм» предельно нагружен смысловыми коннотациями, многие из которых противоречат друг другу. В разных странах и при различных политических обстоятельствах национализм обретает разные формы, оказывается связанным с разными комплексами идей. Украинский национализм обладает своей, особой спецификой, отражающей и процессы формирования украинской государственности, и те особенности, которые присущи современной украинской ментальности.

В первую очередь стоит отметить, что этот национализм вступает в открытый конфликт с нормами реальности — с действительным положением дел, существующим в стране. Он оказывается неспособен к постоянной, повседневной работе, связанной с решением насущных, повседневных дел, подменяя её абстрактными лозунгами и декларациями. У него нет той почвы, на которую он мог бы опираться при решении подобных задач. И это вполне объяснимо. Вся украинская история в том виде, в каком она воссоздаётся современной, постсоветской властью на Украине, является историей фантомной — игрой воображения, слабо связанной с реальными историческими процессами. Вся задача этой истории сводится к демонстрации жертвенной роли Украины на протяжении всего её существования. Естественным врагом Украины оказывается Россия — государство-монстр, чьё существование сводится украинскими идеологами к одной цели — эксплуатации и подавлению украинского народа. В подобных представлениях присутствует и изрядная доля абсурда. Получается, что история России оказывается производной от истории Украины. Следуя этой логике, господин существует только потому, что существует его раб.

Соответственно, и логика политического действия выстраивается украинскими националистами по принципу «от противного». Если Россия — это особая цивилизация, то Украина объявляется частью западноевропейской цивилизации, если этническая основа России — славянство, то истоки украинского народа ищутся в неславянских этнических традициях, если основа русской культуры естественным образом связана с православием, то украинский национализм делает свой выбор в пользу язычества, и т. д.

Вымышленность, придуманность того мира, в котором пребывает украинский национализм, уклоняется от любой социальной конкретики, способной его дискредитировать. Отсюда, в частности, происходит весьма специфическое понимание экономических процессов, в рамках которого реальные экономические расчёты уступают место надеждам и декларациям. Результатом такого подхода стала очевидная деградация наиболее технологичных отраслей украинской промышленности: разорвав экономические связи с Россией, украинская элита обнаружила стремление к аналогичной интеграции в экономические механизмы ЕС. Но эта мечта так и осталась мечтой. В действительности ЕС не видит в Украине равноценного партнёра. Помимо политической цели — противостояния с Россией, Украина ценна для Запада лишь в качестве источника дешёвого сырья и рынка сбыта для западноевропейской продукции. Всё остальное, что напридумывали себе активисты «Революции достоинства», осталось лишь в их собственном воображении. Казалось бы, последствия разрыва экономических связей со своим северо-восточным соседом мог бы легко просчитать любой квалифицированный экономист, но проблема в данном случае в том, что «дети Одина» никогда не были связаны с решением макроэкономических задач. И экономические процессы в их восприятии обладают крайне туманными очертаниями, свойственными в большей степени восприятию ребёнка, нежели восприятию личности, чьей непосредственной задачей является обеспечение будущего этих детей. Имагинативный национализм неизбежно оказывается национализмом инфантильным.

Похожая наивность присуща украинским националистам и вопросе о статусе и роли украинского языка. Задача новых законов о языке, подписанных уже экс-президентом Украины Петром Порошенко в последние дни своего правления и воспринятых украинскими радикалами с нескрываемым восторгом, призвана вытеснить русский язык из всех сфер жизни украинского общества. Опять-таки, приветствовать подобные решения могут лишь люди, не связанные с какой-либо конкретной деятельностью. В ином случае они понимали бы, что во многих деятельностных сферах украинский язык оказывается неприменим. Безусловно, подобная ситуация является временной: любой язык способен дорасти до высокого уровня развития, но для этого ему требуется время. И такое время плохо подчиняется требованиям ускориться и течь быстрее. Со временем, как можно надеяться, на туземных языках тропической Африки можно будет размышлять о проблемах квантовой физики и биотехнологий, но пока для этих целей жители африканских тропиков используют языки европейские. Нечто похожее присуще и украинскому языку. Оставаясь долгое время языком выставочным, эстетическим, ориентированным на демонстрацию самого факта своего существования, этот язык слабо отражает реалии высоких технологий. Подобные проблемы не являются чем-то уникальным: они присущи любому диалекту, укоренённому в сельской местности и небольших, провинциальных городах с архаической инфраструктурой. Но что будет, если русский язык действительно окажется под запретом? — Реальный паралич во множестве сфер деятельности. И если люди к этим сферам деятельности не причастны, то они «имеют роскошь» не осознавать подобных последствий. С их точки зрения, всё наладится само собой.

Имагинативность украинского национализма проявилась и при решении вопросов межнациональных отношений. В этом случае последствия для страны оказались наиболее тяжёлыми и трагичными. Исходными принципами, предопределившими подход украинских националистов к пониманию сущности нации, стали тезисы о моноэтничности нации и о глубинной связи нации и расы. Каждый из этих тезисов относится именно к сфере воображаемого, вступая в очевидный конфликт с действительностью. Прямо игнорируя факт двуэтничности собственной страны, украинские националисты предприняли попытку её тотальной украинизации. В этой ситуации конфликт с населением юго-восточных областей страны был неизбежен.

Основой благополучия Украины может быть только безусловный, неформальный приоритет русского элемента в жизни страны — русского языка, русской культуры, и, по сути, русского населения, часто лишь формально называющего себя украинцами. В этих условиях главной задачей реалистической политики становится забота об укреплении единства двух народов, предполагающая в т. ч. и признание изначальной двуэтничности Украины и опирающаяся в своих дальнейших действиях на этот факт.

В рамках такого подхода забота государства об украинской культуре не может строится за счёт притеснения культуры русской. Самоутверждение украинского элемента нации не предполагает, если этот процесс обладает позитивной направленностью, дискредитации её русского элемента и игнорирования его интересов. Как бы это обстоятельство ни травмировало ранимые души украинских националистов, но ответственная политика вынуждена признавать, что фикции обладают меньшим значением для непосредственной жизни страны, чем реальное положение дел. Представление о некоем древнем украинском народе является именно такой фикцией. Реальность демонстрирует прямо противоположную картину: «украинский народ» есть продукт насильственной украинизации русских и ничего более. Эта искусственная конструкция имеет идеологическое происхождение и вне идеологии оказывается, по существу, бессмысленной. Её значение в реальной жизни Украины подобно значению Карлсона для повседневной жизни Стокгольма. Но украинский национализм попытался сделать сказку былью: перестроить в соответствии с собственными фантазиями реальную жизнь страны. Итог этой попытки уже очевиден: Украина в границах начала 2014 года перестала существовать. Националисты могут обосновывать своё стремление к моно-этничности самыми благими мотивами, но никакое величие целей не способно оправдать политического идиотизма.