Григорий Медынский - Трудная книга

Сначала я не решился назвать подлинную фамилию «Вовы Прокурора» и попросил у него на это разрешения. И вот что он мне ответил:

«Согласен! А чтобы некоторая часть «блатных» не подумала, что мое письмо к вам — авторский вымысел, или, как они говорят, «туфта», можете указать следующее: я — Вербицкий Владимир Савельевич, 1930 года рождения, родился в Ставрополе на Кубани. Была кличка «Прокурор», имел пять судимостей — четыре за кражи и последнюю — за разбой. А сейчас, то есть с 1954 года, простой честный труженик, с 1956 года был в комсомоле, выбыл по возрасту, был членом бюро РК ВЛКСМ, начальником районного штаба «легкой кавалерии», председателем культурно-массовой комиссии РК. Работаю слесарем».

К письму Владимир Савельевич приложил свою фотографию с дарственной надписью и припиской: «Если нужно, поместите это в книге, я ничего не боюсь».

Необходимость самых крайних, суровых мер по отношению к тем, кто мешает людям спокойно жить и работать, — это требование самого народа.

И вот этот закон вышел, и карающая рука народа обрушилась на головы тех, кто посмел пойти против него.

Но разве только в этом дело? И разве только в садистах и в убийцах проблема? Нет, она значительно и значительно шире. И если при ее разрешении исходить только из стремления к покою и безопасности, значит, до крайности сузить всю эту необычайной важности и многосложности проблему преступности.

«Преступления мы изжить сможем, — говорил Ф. Э. Дзержинский, — исключительно только поднимая общее благосостояние, преодолевая разруху, развивая производство, увеличивая зарплату, удешевляя производство, увеличивая производительность труда, поднимая и усиливая чувство общественности и ответственности. А это требует величайшей дисциплины и чувства законности именно у рабочих, у трудящихся. Это долгий, тяжелый процесс. Жертвы неизбежны. Этими жертвами и являются т. н. преступники. И если с ними не бороться, если им давать «льготы», то мы для преходящего либерального чувства жалости и абстрактной справедливости жертвуем будущим, самой возможностью изжить преступления, увеличиваем их» [4] См. П. Софинов. Страницы из жизни Ф. Э. Дзержинского, Госполитиздат, 1956, стр. 107. .

Да, жертвы неизбежны!.. Но где, когда, какая армия мирилась с жертвами? Где, когда, какая армия не заботилась о том, чтобы жертв было меньше, как можно меньше? Поэтому разве могут не вызвать возражения те голоса неистовой, свирепой добродетельности, которые иногда раздаются в читательских письмах.

«Их нужно ссылать на дальний Север, на самые тяжелые работы или уничтожать. Исправить их нельзя», — требует врач из Барнаула.

Значит, и не пытаться исправлять?

«Зачем писать об этом и копаться в переживаниях всякой сволочи?» — как говорит некий П. Т. из Кустаная.

А разгневанный пенсионер из Новокузнецка доходит до логического конца в развитии этой точки зрения: «Его не только выручать из болота, а, наоборот, пнуть его туда поглубже. Пусть тонет, пропадает пропадом».

А вот еще до цинизма откровенное и аргументированное письмо.

«Дорогой тов. Медынский! У вас, конечно, хорошие намерения. Вы бы хотели, чтобы все в жизни, то есть в человеческом обществе, было как у Владимира Дурова: лев жил бы в одной клетке с поросенком, а волк — с барашком. Но где вы возьмете столько Дуровых и столько придурковатых волков? Все мы стремимся к идеалу, все хотим счастья и благополучия для всех, но в жизни все значительно грубее, злее и более жестоко… Короче говоря, не слюни надо распускать. Сколько честных, добрых, хороших, очень нужных советскому обществу людей гибнет от бандитов, хулиганов и безответственности наших ответственных за порядок товарищей. Я лично, не дрогнув, голыми руками давил бы всех, кто покушается на жизнь человека.

Долой философию, давайте, засучив рукава, возьмем вилы и уберем со своего чистого двора эти остатки прошлого. И не надо бояться, что с навозом можно выбросить и несколько здоровых зерен. В драке волос не жалеют. Зато потом, когда во дворе будет чисто, другим зернам не придется падать в навоз. Грубо-коммерческая выгода. Вот и все, вот и вся философия».

Это пишет человек тридцати лет, с высшим образованием, инженер, человек по фамилии Иванов, не указавший, к сожалению, ни адреса, ни имени, ни отчества.

Этот пример и связанные с ним размышления были приведены мною в небольшой книжечке «Не опуская глаз» [5] Г. Медынский. Не опуская глаз. «Московский рабочий», 1963. , которая для меня является как бы эмбрионом этой книги, ее подготовительной стадией. В ответ на нее я получил еще одно письмо в том же духе от некоего читателя из Магнитогорска, который совсем не пожелал подписать свою фамилию:

«Поймите, надоело жить в страхе перед ножом бандита, и ваши рассуждения о причинах и перевоспитании вызывают обиду и гнев. Почему же вы забываете о народе? Вот куда нужно повернуть наш гуманизм, к большинству. Иначе в чью же пользу работает наш гуманизм?»

Дальше он высказывает несколько предложений: «уничтожать каждого, кто поднял руку, даже замахнулся на человека», «казнь производить показательную, на улицах, на базарных площадях» и т. п., но в заключение делает такую оговорку: «В чем я с вами согласен, судить надо — принципиально, сурово, но справедливо и только виноватых, — подчеркивает он эти слова. — А то у нас еще часто получается, что засуживают невиновных, а виноватых тщательно выгораживают и оберегают».

А что значит, дорогой товарищ из Магнитогорска, судить сурово, но справедливо? Разве не отсюда возникают те самые «рассуждения», против которых вы возражаете, — и о причинах, и о мотивах преступления, и о личности преступника, и о возможности его исправления. Разве ваша оговорка «судить только виноватых» не содержит множество других проблем правосудия, касающихся и порядка суда и состава судей, их политического и нравственного уровня и принципов, по которым можно судить — виноват человек или не виноват, а если виноват, то как его наказывать? А куда мы уйдем в решении этих вопросов от общего прогресса? Ведь в конце XVIII века, например, во Франции смертная казнь полагалась за 115 преступлений (в том числе за недозволенную продажу соли, за домашнее воровство прислугой, за ночное воровство), а в конце XIX века это число сократилось до восьми. В России XVI и XVII веков смертная казнь полагалась за ловлю селедки, за торговлю целебным корнем ревеня, за обвешивание при продаже соли. А публичная казнь, за которую вы ратуете, давным-давно отменена во всех культурных государствах. Так куда же вы нас толкаете? Так что, дорогой товарищ, все не так просто.

Правы ли вы в своем гневе против преступников? Правы. Правы ли вы в своем стремлении полностью и поскорее очистить нашу жизнь от преступности? Безусловно! Но правы ли вы и защищаемый вами «несчастный», как вы выразились, Иванов в своих выводах, таких крайних и решительных? Вот здесь мы не можем не задуматься, потому что здесь и заключается, повторяю, главная ошибка обывателя, при которой суровость превращается в злобность, а гражданский гнев — в примитивную ненавистность и «грубо-коммерческую выгоду». Но насколько глубже и сложнее все бывает в жизни!