Григорий Медынский - Трудная книга

Работая над «Повестью о юности», я изучал архивы «Комсомольской правды», многочисленные письма читателей, участвовавших в дискуссии на важную тему: «Как стать хорошим человеком?» Много светлого, умного, чистого взял я из этого кладезя народного разума и многое использовал в книге. Но вот среди всего светлого, умного, чистого мне попалось письмо. Писал молодой человек, который, лишившись во время войны отца, сбился с правильного пути в жизни. А теперь, чтобы предостеречь кого-то из предполагаемых читателей от повторения своих ошибок, написал большое, на много страниц, письмо-исповедь. Впрочем, зачем мне пересказывать историю писателя Шанского? «Вот тема!» — сказал я тогда сам себе, сказал и испугался: «Как это можно? Разве я могу об этом писать? Разве сумею? И нужно ли? Зачем?»

Года два я отмахивался от этой темы, пытаясь заняться другим, ходил по школам, изучал, присматривался, примеривался, и вот сама всемогущая владычица — жизнь — из хорошей школы-новостройки, от интересной истории борьбы за коллектив привела меня в детскую комнату милиции.

В детской комнате я встретил Степу — вполне приличного на вид парнишку, аккуратного, джентльменски вежливого, но, как потом оказалось, хитрюгу страшного, «специализировавшегося» на газетных киосках. Это был, конечно, мелкий, ничтожный факт в нашей большой жизни. Но для исследователя важен не только факт, но и то, что вокруг факта. И я стал изучать все, что было «вокруг». И оказалось, что Степа — ученик 8-го класса, что многие школьные товарищи знали о его похождениях, но они вызывали у ребят не возмущение, а восхищение: «Вот молоток, Степа! Вот молоток!» Оказалось, что многое из своей добычи: картинки, открытки, значки, даже авторучки — Степа раздавал в своем классе направо и налево просто так, от широкой души, и ни у кого это не вызывало вопросов — ни у товарищей, ни у их родителей, ни у учителей, ни у комсомольских так называемых вожаков. В довершение всего Степа оказался в школе председателем учкома; и директор, и завуч потом, в беседе со мной, разводили руками, пожимали плечами, но ничего толком не могли сказать, потому что сказать им было нечего — в свое время они чего-то недосмотрели, что-то упустили, как многое упустила и мать Степы.

Так мелкий факт превращался в проблему. Проблема углублялась, когда в дальнейшем исследовании мне пришлось столкнуться с делом, ставшим основой «Чести» и по которому на скамье подсудимых оказались тринадцать человек. Во главе компании был ученик 10-го класса, сдававший уже экзамены на аттестат зрелости. У девяти из этих тринадцати ребят родители были членами партии, у шести — работниками МВД, у четырех — педагогами. В чем дело?

Конечно, можно было пройти мимо и отмахнуться: «Это не типично! Это не показательно! Это не характерно! Я лучше буду писать о комсомольцах-отличниках!» Да, это было бы веселее, радостнее и, во всяком случае, спокойнее. Но поступить так не позволила мне моя совесть. А кто же будет писать о Степе? И что нам делать с ним и со всеми ему подобными? Что нам делать со всей этой проблемой? Закрыть глаза? Не заметить? А там пусть идет как идет — на это милиция есть? Так, что ли?

Так именно и рассуждают те, кто желает только одного — спокойствия и безопасности, что, конечно, житейски понятно и совершенно законно. Каким бы обаятельным ни был Юрка, о котором я рассказал, человека, которого он убил, все-таки больше нет. И жизнь, и спокойствие, и труд, и отдых советских людей — первейшая забота общества. И нельзя не понять поэтому и не поддержать тех претензий и требований, которые предъявляет в этом отношении народ к своему государству.

И потому так понятны напряженные поиски путей, как преодолеть это дикое и позорное явление.

Естественно, прежде всего мысль человеческая устремляется на то, что лежит на поверхности — «куда смотрит милиция?». Нет, читатели не проходят мимо «бдительной и ответственной работы людей из милиции. Часто с риском для жизни, бойцы «незримого фронта» твердо стоят на своем посту, выкорчевывая оставшуюся гнилую поросль и сорняки. Отважные, стойкие, имеющие большой опыт, они распутывают невероятно сложные комбинации, и результаты их работы у всех на виду». Таких оценок можно встретить очень и очень много, и все-таки надо признать: в адрес милиции говорится и немало горьких слов и упреков.

«Мы уже привыкли критиковать руководителей хозяйственных, партийных, советских и прочих организаций, и почти никогда наш критикующий голос в печати не раздается в отношении милиции, призванной обеспечить одну из основных статей нашей конституции — нашу безопасность», — пишет В. Иванов.

И вот в письмах в газету, в письмах к писателю читатель «отводит душу» и говорит о разных вещах — больших и малых, правильных, а порой, может быть, и не совсем правильных, но выражающих гражданскую активность народа. Говорится о грубости и формализме, встречающихся у работников милиции, об их пассивности, даже бездействии в борьбе с хулиганством, а порой, наоборот, о чрезмерной активности и административном восторге без разбора, о неправильном распределении сил и усилий, когда «днем они (милиционеры) на каждом перекрестке торчат, помогают светофорам регулировать движение, старуху штрафуют, если она улицу перейдет не там, где нужно, а ночью их всех точно ветром сдуло, не докличешься». Говорится и о других, более серьезных вещах и не всегда достойных примерах, подрывающих авторитет милиции. «А для того чтобы бороться с нарушителями, надо и самим выполнять свой долг, нельзя быть нарушителями своего долга, а нужно своими действиями заслужить уважение народа». Отсюда вытекает предложение, что «гражданам необходимо дать возможность тоже смотреть за поведением милиции» и, вообще, найти какие-то формы общественного контроля над ее работой.

Одним словом, как подводит итоги своим размышлениям читатель Н. Волков, «милиционер — олицетворение общественного порядка, и он должен быть всегда, везде и на своем месте».

А не обстоит ли дело как раз наоборот, товарищ Волков? И не является ли милиционер олицетворением некоего, если можно так выразиться, не изжитого еще общественного беспорядка — хотя звучит это, конечно, как парадокс. Но давайте разберемся с точки зрения большой исторической перспективы. Да, милиционер — олицетворение государственной власти, но сама государственная власть в ее старом, обычном смысле подлежит отмиранию, и мы постепенно к этому идем — через народное государство к общественному коммунистическому самоуправлению. Но это — перспектива, наше будущее. Чтобы его приблизить, нужно еще много и много работать и над ростом уровня жизни, и над воспитанием человека, его сознательности и организованности, и над перестройкой человеческих отношений, а пока… Да, пока, очевидно, нужно думать и о милиции, и о повышении ее прав и обязанностей, и о том, чтобы, по дедушке Крылову, «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».