Майя Пешкова - Непрошедшее время

М. ПЕШКОВА:Это вы пользовались академическим изданием, которое составил Фридлендер?

Ж. КАТТО:Я пользовался академическим изданием, которое я хорошо знал, потому что я был знаком с Георгием Михайловичем Фридлендером. Я помогал даже академическому русскому изданию. Они пользовались письмами Тургенева к Достоевскому и письмами Достоевского к Тургеневу. Они у нас в Париже. Я послал копии.

М. ПЕШКОВА:Они хранятся в национальной библиотеке?

Ж. КАТТО:Да. Очень удивительная вещь. Я нашел там у нас в журнале славистов четыре письма Достоевского. Эти письма Достоевского написаны по-французски. Это не он писал по-французски. Это какой-то потомок врача Яновского, который был другом Достоевского, который жил в Швейцарии, послал в 20-х годах прошлого века эти письма, чтобы они были переведены. И Легра — известный славист, перевел хорошо эти письма. И потом мы не знали, где они. Мы искали в бумагах Легра, мы искали везде, но не нашли. Может быть, он послал обратно эти письма, и потом они потерялись. Есть письма Достоевского, это очень важные письма об «Идиоте». И вот они их перевели по-русски снова. В академическом издании.

М. ПЕШКОВА:А письма Яновского сохранились у Достоевского в архиве?

Ж. КАТТО:Да. Не все, но мы знаем несколько из них. Это очень сложно у Достоевского. Он много писал. Он не сохранял письма, которые он получал. Иногда он сохранял. Когда была Анна Григорьевна, но это было позже.

М. ПЕШКОВА:Профессор Сорбонны Жак Катто не только о Достоевском на «Эхо Москвы» в цикле «Листок из парижского блокнота» в программе «Непрошедшее время».

Ж. КАТТО:Знаете, мы не имеем писем Достоевского к своей первой жене. Там есть несколько, но большинство из них потеряны.

М. ПЕШКОВА:Женщины Достоевского — это очень непростая тема.

Ж. КАТТО:Мы мало знаем. Мы знаем по рассказам других. То, что они говорили. Я проверил. Когда Достоевский пишет ей, даже когда нет писем, мы знаем, что он пишет ей. Когда она получает письма, она записывает другие даты. Не те, которые мы нашли в наших документах. Может быть, это потому, что она жила тогда на Западе. И там есть разница между датами. Но это не так просто. Я вам покажу эти книги, потому что я сделал критическое издание. Это не то издание, которое в России. У меня были другие цели. Вы знаете, для русских, они могут читать жизнь и биографию Достоевского, разные книги. Они знают контекст исторический. Когда вы делаете издание для французов, надо все объяснить. Я хотел тоже дать не только исторический контекст, который они не знают. Кроме самых важных дат, но и надо показать, как русские жили и т. д. Когда вы читаете издание Долинина.

М. ПЕШКОВА:Александра Долинина.

Ж. КАТТО: Да. Он все объясняет. И самые важные вещи, и самые подробные вещи. Но подробность — это не очень хорошо для читателя.

М. ПЕШКОВА:Для русского читателя. А для иностранного?

Ж. КАТТО:Конечно. Надо дать самые важные вещи. Особенно хотел то, что он не делает, потому что это не его цель, я хотел показать отношение между письмами и творчеством.

М. ПЕШКОВА:У вас много последователей, у вас много аспирантов?

Ж. КАТТО:Да, но не по Достоевскому. Все говорят о Достоевском. Но очень мало читают его. Но у нас читают самые важные романы, там есть кино, театр и т. д. Когда я слышу, что говорят наши писатели о Достоевском, мне смешно, потому что Достоевский для них — пугало иногда. Они боятся Достоевского, потому что это слишком сложно, слишком темно. Они говорят, что это великий скиф. Для меня это самый проницательный писатель. Надо показать, что он очень глубоко спускается в душу человека. Мы знаем хорошо, что французы интересуются этой литературой. Они думают, что это слишком трагично или слишком темно, что русские всегда говорят о несчастьях и т. д. Французы любят, когда это просто, когда это весело. Это можно показать, что у русских есть такие писатели. Есть разные писатели у вас. Я писал много о Бунине. Это хорошо. Но они жили во Франции. Французы не заметили их. Был перевод «Жизни Арсеньева». Это не был полный перевод. И я решил, что мы будем делать полный перевод «Жизни Арсеньева». Одна из моих студенток, которая специалист по Бунину, она перевела «Жизнь Арсеньева» очень хорошо. Я писал предисловие. «Жизнь Арсеньева» была переведена полностью только 10 лет тому назад. Я тоже интересовался «Темными аллеями». Я нашел двух студентов, которые перевели хорошо «Темные аллеи». Я писал тоже предисловие. Я не могу все переводить. Но я нахожу переводчиков. Теперь есть довольно много книг о Бунине.

М. ПЕШКОВА:А Платонова вы не переводили?

Ж. КАТТО:Нет, но писал о нем. Я писал о нем, я читал лекции в Сорбонне два года подряд. Я писал об утопии у Платонова. Это очень важно для меня, потому что у меня есть разные темы в литературе. Первая тема даже хронологична. Это фантастика у Гоголя, Достоевского, Одоевского, Белого и т. д. Потом у меня есть другая тема. Это утопия разных писателей. Утопии и антиутопии. Это связано. Это у Замятина, Достоевского, Платонова. У разных писателей. Есть другие темы. Это время и пространство. Это очень важно для меня. Я много писал об этом, особенно для Достоевского. Время и пространство в литературе — это структура романа. Я одним из первых писал об этом. Я вижу, что теперь,10–15-лет назад, уже пишут на эти темы. Раньше я писал об этом. Я даже писал большую книгу, которая получила несколько премий во Франции, которую очень ценил Г. М. Фридлендер о творчестве Достоевского «Творческий процесс у Достоевского». Я показал в книге, что время и пространство определяют роман Достоевского. Время — это когда человек страдает. Пространство, когда он находит отдых, находит свою свободу. Время играет против пространства. Самая последняя работа у меня — это большая статья о Гончарове. Потому что писал предисловие к «Обломову» и т. д. Гончаров — это не Достоевский. Это совсем наоборот. Это тоже интересно. Он пишет совсем другим образом. Гончаров — это покой, тишина. Есть писатели, которые говорят «да» миру. Гончаров говорит — «да». Есть другие, которые говорят «нет». Это Толстой, Достоевский, Гоголь. Есть писатели, которые согласны со Вселенной. Это для меня интересно. Эти писатели нужны читателю тоже. Иногда читатель должен отдыхать, вдыхать чистый воздух и жить спокойно. Не страдать. Гончаров страдал, но не так, как другие. Это очень странный человек был.

М. ПЕШКОВА:У него не было таких душевных терзаний, скажем, как у Льва Толстого.

Ж. КАТТО:Да. Я говорю, что они толкают, Достоевский и Толстой. Гончаров дает жить человеку. Это хорошо.