Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Вы защитили кандидатскую диссертацию по военной поэзии…

– Да, там же, в Московском областном пединституте. Сначала я должен был защищаться по Валерию Брюсову, по которому в 1976-м защитил диплом. Но как раз в 1973 году широко отметили 100 лет основоположнику русского символизма, и диссертации по его творчеству пошли валом. Таким образом, лимит исчерпался. Профессор Анна Александровна Журавлёва, помогавшая мне с первого курса, посоветовала обратить внимание на фронтовую поэзию. Я с детства очень любил военные стихи и с радостью взялся за работу. А Георгия Суворова, поэта из Сибири, но писавшего под влиянием ленинградской школы, мне посоветовал взять в качестве объекта исследования заведующий кафедрой Михаил Васильевич Минокин – он сам был сибиряк и фронтовик. Суворов родился в Абакане, формировался в литературном Омске, а по сути был в чём-то продолжателем традиций Гумилёвского Цеха поэтов, его любил и поддерживал Николай Тихонов. И если бы он не погиб от шального осколка на льду реки Нарва в 1944 году, то стал бы одним из лучших советских поэтов – уровня Сергея Наровчатова, Михаила Дудина, Давида Самойлова. О нём была моя кандидатская диссертация, но потом я филологией как наукой уже всерьёз не занимался.

– Вы стали писать сами, и ваши первые книги были стихотворными сборниками?

– Писать стихи я начал классе в восьмом. Позже стал посылать стихи в журналы. Получил какие-то критические отзывы, а потом попал в литературное объединение при Московском горкоме комсомола и Московской писательской организации. Там преподавали Борис Слуцкий, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров. Я был в семинаре у Вадима Сикорского, поэта и переводчика, который мне дал очень многое. В 1980 году вышла первая книжка в «Молодой гвардии», которая называлась «Время прибытия». На следующий год в «Современнике» вышла вторая – «Разговор с другом». В 1981 году меня приняли в Союз писателей. Рекомендации мне дали замечательные поэты – Владимир Соколов, Константин Ваншенкин, Виктор Федотов. Преподавал я какое-то время в школе, а потом перешёл в газету «Московский литератор», занялся литературой и журналистикой. Недолго работал в журнале «Смена», возглавлял отдел литературы и искусства, а затем после 15-летнего пребывания на «вольных хлебах» 16 лет руководил «Литературной газетой». Я был 33-м главным редактором и дольше меня этот пост занимал только Александр Чаковский.

– Ваши первые повести прозвучали в перестройку. Андрей Дементьев боролся, чтобы цензура разрешила опубликовать в журнале «Юность» «Сто дней до приказа», расскажите, как это было.

– Все журналы мою повесть сурово отвергли, Наталья Иванова, нынешняя пламенная либералка, служившая тогда в журнале «Знамя», вообще обвинила меня в антисоветской провокации. Взяла повесть только «Юность», но военная цензура всё равно не пропускала. Тема «дедовщины» была под запретом. Но Дементьев продолжал бороться за публикацию «Ста дней…» и победил. Кстати, и «ЧП районного масштаба» тоже цензура сначала не разрешала печатать, но потом вышло постановление партии о недостатках комсомола, и мне за «ЧП…» даже дали премию Ленинского комсомола. Пока суд да дело, я сел за «Работу над ошибками», которая вышла в 1986 году уже без особых трудностей, хотя вызвала довольно серьёзные споры, потому что о школе раньше так не писали. Несколько лет назад много спорили о сериале «Школа», но шума вокруг «Работы над ошибками» в середине 80-х было гораздо больше. До сих пор книгу переиздают, недавно перевели на чешский язык. Я спрашивал в Чехии, почему вы выбрали эту книгу? А они отвечают: «Школа – вечная тема. Проблемы одни и те же. И ещё нам хочется переводить книги, которые написаны хорошим русским языком. Мы приходим в отчаяние, на каком плохом языке написано то, что сейчас называется «современной русской литературой». Стыдно переводить…»

– Вы один из самых издаваемых писателей, ваш ироничный стиль – часть вашей натуры?

– Известна фраза, что «стиль – это человек». А мой поэтический учитель Владимир Соколов, один из лучших наших лириков XX века, говорил так: «Стиль у писателя появляется не тогда, когда он понимает, как он должен писать, а когда он понимает, как он писать не должен». Конечно, стиль – это какое-то внутреннее состояние. Его можно отточить, усовершенствовать, но он изначально уже есть. Не забудьте, папа Карло вырезал Буратино из говорящего полена. Из обычного безмолвного полена ничего не выйдет. Именно об этом я горько думаю, листая томики иных лауреатов «Большой книги». Иронизм, метафорическое мышление, обострённое чувство слова были во мне с самого начала. С юности я писал и фельетоны, и пародии, это было у меня всегда.

– Сюжеты у вас очень динамичные, следить за линиями повествования интересно.

– Я и сам люблю читать сюжетную литературу, которая тебя затягивает, и терпеть не могу скучные книги. Когда я стал писать, сразу решил для себя: мои книги должны быть занимательными. Занимательность – это вежливость писателя. Скукопись – это невежливо. Невежливо. Человек трудится, зарабатывает на жизнь, у него какие-то проблемы в семье, на работе, со здоровьем. Он покупает твою книгу, выбирая её из сонма других корешков, улучает свободный часок и начинает читать… А ты вместо того, чтобы его увлечь, начинаешь нудить, петлять, грузить своими комплексами…

– Вы как-то просчитываете, что сейчас будет актуально, какую книгу купят?

– Я всегда старался писать так, чтобы мои книги были интересны читателю. Тщательно продумывал сюжет, убирал длинноты. Но опять-таки это огранка уже существующего камня. Писатель рождается с даром рассказчика. Как актёр рождается с даром перевоплощения, а дальше можно этот дар совершенствовать. Но если таланта у тебя нет изначально, на клеточном уровне, то всё бесполезно. Хоть Станиславский с тобой будет каждый день работать – всё равно ничего не выйдет. У меня, видимо, такой дар рассказчика был. Я ещё в пионерлагерях рассказывал друзьям на ночь страшные истории с продолжением, травил всякие байки. И, конечно, я старался писать о том, что интересно мне самому. Как правило, попадал в цель. Товарищи упрекали: «Опять ты всё просчитал». Да ничего я не просчитывал! Я садился и писал о том, что волнует меня. Оказывалось – это же волнует и других. Я всегда говорю: «Писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого читают». Не нужно думать, как отнесётся к книге начальство, как жена отреагирует на эротические сцены. Как она может отреагировать? Конечно, отрицательно. Но что за роман без эротических сцен?

– Говорят, что сейчас растёт асексуальное поколение. Вы согласны с этим?

– Может быть… Есть какие-то циклы развития человеческого общества, мало изученные. Но я-то пишу для своего поколения. А если поколение наших правнуков будет, наоборот, гиперсексуальным? Прочтут и скажут: ай-да, прадедушка, вон как зажигал! Давайте его переиздадим. Мой роман «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» – лидер продаж уже 5 месяцев, тираж несколько раз допечатывали. Редкий по нынешним временам случай…