Александр Солженицын - Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Теперь из мемуаров Самутина (истинной части их) можно уточнить: в эти же часы 29-го гебисты задержали его на улице, повезли в Большой Дом – и он сразу взялся отдать им «Архипелаг». (Удивляюсь, старый лагерник, бывший власовец, столь необычно допущенный в Ленинград, в такой шаткой позиции, он в записной книжке имел множество адресов людей, которых теперь мог потащить за собой, и оброс обильным самиздатом, боялся теперь, что откроется тот самиздат, – это рядом с «Архипелагом»! и больше всего боялся травмировать жену и детей домашним обыском… Но не подвергся и личному.) В ночь на 30-е гебисты на его даче получили «Архипелаг». Ясно, что обязали и молчанием: никому о том ни звука. Но утром 30-го спохватились, что им нужна расписка, что он сдал – добровольно , и его ещё раз тягали на встречу в Европейской гостинице. – Примеч. 1990.

А Самутин, всю дорогу скрывавший от спутников, что взят «Архипелаг», тут, пишет, сказал Эткинду: «Всё – у них , смерть Е. Д. связана с этим». Но Эткинды не знали, что такое могло быть всё, они не знали о самовольном хранении «Архипелага». Они подумали: какой-то-архив Е. Д.? – Примеч. 1990 .

Это было тогда же рассказано нам из круга Копелева-Эткинда, но Самутин ничего об этом сюжете не пишет. Боится ли впутать жену? Но, видимо, с 30-го на 31-е разобрала его совесть, что об «Архипелаге» надо предупредить автора, нельзя же молчать; а может быть – жена сделала эта сама, без ведома Самутина? – Примеч. 1990.

Подаренный Кью «Реквием» Верди – со мной в Вермонте, и каждый год 28–30 августа я ставлю в её память. – Примеч. 1978.

В ноябре 1985 получаю письмо от неизвестной мне штейнерианки Иоганны Фишер из Швейцарии: Елизавета Воронянская, никогда не знакомая ей при жизни, стала часто к ней приходить , прося передать мне, чтобы я ревностно помог ей в её нынешнем положении. Она является к Иоганне в виде тени и издали.

А я – и молюсь за неё, ещё бы… – Примеч. 1986 .

И перележал «Архипелаг» вместе с «Танками» сохранно 20 лет у благородно-безстрашного Алексея Алексеевича Ливеровского, теперь откопан. – Примеч. 1989.

Годами позже я узнал, что с конца 1974 – и даже до 1979 – её дёргало ГБ, ведь сколько же лет не унялись! Читали ей состряпанный «обвинительный материал» (и всё мимо…), склоняли выступить против меня через АПН, но она не колебнулась, устояла твёрдо. – Примеч. 1990.

Наступило новое время горбачёвской «гласности» – и Люша же первая теперь крикнула в «Книжном обозрении» – обо мне и чтобы меня вернули на родину, правда невольно подглаживала меня при этом под советского. В редакцию хлынуло множество благодарных и сколько-то возмущённых писем. Читателям выглядело Люшино выступление как чей-то голос со стороны, никто не знал, сколько сил, времени и сердца отдала она этому автору. – Примеч. 1990 .

Нет, не так легко это завершилось, как может представиться. КГБ всё-таки вызвало Александра Александровича в 1974 и выказало знание некоторых деталей – например, в той погоне за убежавшим «Телёнком» в рождественский сочельник, какую подстроила нам безпечность А. С. и какая стоить могла Александру Александровичу головы. (И ещё ж я его в тот день укорил, подозревал в утечке.) Но то ли по сочельнику, как в рождественской сказке, – всё должно было закончиться благополучно. Этот допрос на Лубянке А. А. записал и переслал мне в Вермонт – и мне не передать всего того воздуха лучше [44]. – Примеч. 1978.

Прошли годы – мы всё обменивались записочками из-за границы, знали о радостях Царевны: то вновь посетила тундру – очень её любила, то купила под Москвой садовый участок, то вместе с Евой, Данилой, Люшей отдыхают в Крыму – сдружило их всё прежнее. Только она и знала о поездке Евы к нам в Вермонт – и у неё-то на подмосковной дачке читался вслух предыдущий, 9-й очерк «Невидимок». Эта живая непригнутая весть от нас к ним была прямо неправдоподобна; Ева рассказывала им подробности о Вермонте, чего нельзя под московскими потолками. А в конце 1983 у неё были гебисты с обыском (когда сжималось кольцо вокруг Евы, вокруг Фонда), забрали мои книги, требовали объяснения, откуда они, ответила просто: «Дружила с ним с 60-х годов». Отвязались. – Примеч. 1986.

Всё же, по большой осторожности, ему удалось избежать всяких гебистских подозрений – и он продолжал пользоваться заграничными командировками, поражая и радуя нас в Цюрихе вдруг внезапным звонком из Парижа, в Вермонте – письмом из Италии. (И какова же судьба советских! – «Тут есть и другие люди из СССР, поэтому я с трудом побарываю подозрение, что каждое моё движение, и, в частности, это письмо, подсматриваются. Так что не удивляйтесь следам болезненной конспирации даже в этом письме».) Но в этих письмах он – и почти единственный в то время с родины, прорывая глухоту, – давал развёрнутые, глубокие отзывы на Узлы, особенно дорогие нам тогда. – Примеч. 1986.

Только теперь узнаю: они с друзьями, без моего ведома, охраняли меня в Переделкине после моего письма съезду писателей . – Примеч. 1990.

Выход в свет «Телёнка» неблагоприятно отразился на Анне Самойловне, всего не предусмотреть. Не мог я обойти похвалы и благодарности ей – а за то приказано было редакции «Нового мира» не давать ей больше приработков, частных заказов, попала она как в блокаду. А тут ещё стала и слепнуть. (Напротив, обруганный мною в «Телёнке» А. Д. Дементьев благодаря этому вошёл в моду у казённых кругов.) – Примеч. 1978.

Знаменитая кулинарка, Надежда Васильевна ещё потом много лет по памятным дням собирала у себя на Левшинском всех наших сознакомленных друзей, давая им соединиться в юбилеи и печальные годовщины. На Покров 1982-го стало ей худо, и она в сутки умерла, от тромба в сердце (было ей 81). Отпевали её у Николы в Кузнецах, и привалило множество народу. В ночь перед похоронами случилась в Москве нековременная вьюга, насыпало снегу, и хоронили её на Ваганькове, как зимой, цветы и свечи на снегу. – Примеч. 1986.

А после смерти Евы в 1984 – взяла на себя тайную артерию помощи нашего Русского Общественного Фонда, – правда, и провалили её на этом в 1986, первый крупный провал Фонда, – и сегодня терзают её гебисты. – Примеч. 1986.

Такой хрупкий, трепетал перед арестом (нависавшим над ним за самиздатскую «Хронику текущих событий») – а справился со следствием хорошо: от каких-то несчастных вначале показаний он потом нацело отказался, как приобрёл второе дыхание, твёрдо прошёл суд, со всей своей хрупкостью твёрдо вынес и тюрьмы, и карцеры, и лагеря – в 1978 сослан в Северный Казахстан. – Примеч. 1978.