Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

Вот почему так важны соединения «Мертвая голова», поскольку именно им приходится иметь дело с заклятыми врагами народа и государства.

Лексика СС была поражена этими бредовыми идеями, но молодая смена должна была принять их как должное и действовать в соответствии с ними. Ведь молодому поколению надлежит претворять в жизнь «волю фюрера».

«Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, в верности до самой смерти!» — эти слова клятвы произнес и Ганс Штарк. За подчинение своей воле нижестоящих, как это требовало от них начальство, рекруты получали поощрения.

Когда молодой Штарк впервые нес дежурство на наблюдательной вышке концлагеря, он испытывал, по его собственному признанию, чувство власти, господства над другими. Оставшийся в живых узник лагеря Казимир Смолен подтверждает, — Штарк действительно наслаждался сознанием того, что обладает такой властью, какую он никогда бы не имел в гражданской жизни. Иногда он изображал из себя старшего учителя: «Мы должны были двести раз написать одну и ту же фразу «Я должен вовремя прибыть на работу».

Его брат свидетельствует: «С тех пор как Ганс начал служить в СС, у него появилась ранее не наблюдавшаяся за ним самоуверенность. Когда он приехал в шикарном мундире в Дармштадт, я очень гордился им, а мои одноклассники спрашивали: «Послушай, кто это?» И я отвечал: «Это мой брат».

Всей правды Понтер так никогда и не узнал. Однажды он спросил у брата: «А что такое концентрационный лагерь?», и тот ответил: «Ты же изучаешь латынь. Людей собирают в одном месте и огораживают их забором — это и есть концлагерь».

Ганс Штарк быстро делал карьеру, что было типичным для тех, кто безропотно приспосабливался к системе с эмблемой «Мертвая голова». Вехи его «служебной деятельности» охватывали целый ряд тех страшных мест, которые получили роковую известность: Заксенхаузен, Бухенвальд, Дахау и позже Аушвиц.

Юноша из Дармштадта был одним из многих эсэсовцев в империи мертвецов. Система концентрационных лагерей, а позже и лагерей смерти требовала использования большого количества персонажа. Несколько десятков тысяч человек несли там службу, получая еще и помощь извне. Как же это могло стать возможным, что так много соучастников преступлений активно способствовали уничтожению людей? Каким образом была устроена эта система, обладавшая определенной притягательной силой?

Есть несколько версий, дающих достаточно объективное объяснение положению дел: жизнь людей в условиях диктатуры, огрубление человека под воздействием кризиса и войны, тотальная обработка населения при информационном монополизме, навязывание образа врага, санкционированное государственное насилие, использование чрезвычайного положения, целенаправленная вербовка определенных социальных групп населения, а также карьеризм, слепое подчинение, низкопоклонство, приспособленчество и расизм.

Еще Зигмунд Фрейд писал в свое время, что достаточно одной войны, чтобы дать волю для проявления самых низменных и подлых страстей человеческих. «Когда государство официально разрешает убивать, то исчезают и тормоза, сдерживавшие темные инстинкты, и люди начинают совершать тяжкие преступления, погрязают в коварстве, предательстве, жестокости, другими словами, делают то, что трудно совместить с их культурным уровнем».

Если мы хотим понять, почему сотни тысяч людей так вели себя, нам нужно внимательно отнестись к каждой отдельной личности, узнать о ее персональной судьбе и ответственности. Переживший ужасы Аушвица Герман Лангбайн рассказал нам в своем предсмертном интервью о характерных чертах аппарата уничтожения, с которым ему лично пришлось иметь дело: как режим создавал атмосферу враждебности, раздувал страсти к уничтожению действительных и мнимых врагов, как понятие собственная совесть подменялось «принципом фюрера», как бредовое учение о «высокородных и низших расах» пожинало свои плоды. В довершение этого в дело вступали: огромный административно-бюрократический аппарат уничтожения, преступления, совершаемые по принципу четкого распределения труда и безликость процесса индустриального истребления людей. Все это вместе взятое способствовало повышению и без того пугающего уровня эффективности массовых убийств в лагерях смерти.

«Вначале было прощание с собственной совестью, подчинение себя так называемой «воле фюрера», — свидетельствует Герман Лангбайн.

«Фюрер, приказывай, мы с тобой! Фюрер, приказывай, мы с тобой навсегда!» — это приводило людей на работу в Аушвиц, и даже тех, кто, казалось, не для этого создан.

«Я знал эсэсовцев, которые очень неохотно исполняли свои обязанности. Им приказывали, и они выполняли приказы. За ними следили, чтобы приказы выполнялись точно и в срок. Ибо приказ есть приказ, нужно на него лишь ответить: «Слушаюсь, будет сделано!», выполнить его и не нести за это никакой ответственности. Такая атмосфера царила в Аушвице».

Но всегда находились и такие, за которыми не требовался контроль, потому что они добровольно и с большим рвением старались отличиться: «В своем большинстве это были молодые люди, включая командиров СС, которые хотели чего-то добиться в жизни. В Аушвице можно было быстро продвинуться по службе. Кто к этому стремился, хорошо знал, чего от него хотят. Такие не ждали особых указаний, а сами развивали личную инициативу. Да, в Аушвице можно было сделать карьеру, проявляя рабское послушание. Тогда много говорилось о «тысячелетней империи», и быть в начальниках значило очень многое. Это мнение разделял не каждый, но многие».

Бывший лагерный врач СС доктор Ганс Мюнх о моральном облике персонала концлагеря: «Большинство из них были обычными парнями. Садистов и бывших преступников насчитывались единицы. Но эти парни отличались от других прежде всего тем, что среди них было больше приспособленцев, чем это можно наблюдать в повседневной действительности, так как они убедились, что если они — члены партии, то им обеспечены преимущества, если служат в частях СС — еще больше льгот. Но если удается попасть в состав элитарных формирований СС, то это совсем хорошо. Об элите СС Гиммлер сказал так: «Вам делать самую трудную работу».

Вот таким было положение, когда многие чувствовали себя избранными, хотя большинство понимали, что это грязная работа, которую они выполняли. Но никто об этом и не заикался».

Даже тот, кто не рвался наверх, имел власть над людьми, распоряжался их жизнью и смертью, а это многих соблазняло.

«Ты — повелитель, и это тебе выгодно. Пусть в узком кругу, но ты можешь стать маленьким фюрером. На такое «клевали». Уже это одно привлекало определенную категорию людей к службе в концлагере Аушвиц, хотя они вовсе не были садистами или преступниками от рождения», — утверждал Мюнх.