Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Известности не добиться никакими деньгами и никакими ухищрениями. Известность — производное от произведения. Но произведение при этом всё равно может быть слабым или дурным

Скажите, в романе «Сердце Пармы» имена собственные вымышлены или же эти наименования обозначают реальную действительность в прошлом и настоящем (к примеру, Усьва — название реки в романе, а есть ли реальная река с таким названием)? И второе. Я предположил, что такое количество собственных имён в романе говорит об эрудиции писателя, знании истории родного края, что он этим интересуется и желает передать эти знания читателю, т. е. раскрывается личность писателя, его внутренний мир.

По поводу слова «парма». И в интернет-изданиях и в бумажных вариантах я встретил в заголовках «Сердце Пармы». И у вас в тексте встречается с заглавной буквы («Мёртвая Парма», «Вековой ельник заслонил небо растопыренными космами, и только вдали, перед Пармой, вспыхивали слепящие пятна заката среди разошедшихся вершин», «Обогнув плечо Пармы, караван миновал ворота со столбами-идолами, чьи остановившиеся глаза налились кровью камского заката»). Я понял значение этого слова как «пространство, территория» (как Урал). Так как же его всё-таки писать?

Начну с «пармы». Вообще, это автор определяет, как называется его произведение, а не интернет-источники. Я определяю — «Сердце пармы».

Слово «парма» в романе используется по-разному. «Пармой» называют территорию — бывший Коми-Пермяцкий автономный округ; «парма» может быть именем собственным, например, гора Мёртвая Парма; есть географический термин «парма» — «длинный пологий холм, заросший еловым лесом»; есть тип леса — парма. Я имею в виду тип леса. Один из переводов этой книги, например, называется «Сердце тайги».

Вопрос с именами и названиями весьма интересный. Я всегда очень внимательно отношусь к любым именам и названиям. Если говорить о топонимах, то я могу правильно использовать существующие (река Усьва существует — на ней и снимался фильм «Географ глобус пропил»); могу придумывать новые (например, река Ледяная в «Географе»); могу существующие названия давать несуществующим объектам (например, река Поныш в том же «Географе»). Я люблю играть с названиями. Например, в «Географе» электричка идёт через реально существующие станции, которые на местности расположены совсем иначе. В каждом конкретном случае всё индивидуально. Так что надо разбираться с каждым словом по отдельности. К тому же есть и понятные мотивы, по которым я выбираю стратегию наименования, — реальные названия, вымышленные или «подменённые».

Такой же стратегии я придерживаюсь и в именах личных, и в названиях вещей. Например, в «Сердце пармы» слова «шибаса» (татарская лодка) и «хумляльт» (бессмертный человек с миссией) — вымышленные, хотя построены по реальным матрицам местных языков.

И кстати, я никогда не использую «говорящие» фамилии, хотя критики и читатели сплошь и рядом воспринимают их именно так.

Я сам пишу. Для меня важно в общении с людьми наличие черт, которые вызывают у меня уважение: это храбрость, стойкость, умение отвечать за свои слова, сила духа, честность, бойцовские качества. И мне хотелось бы найти какой-то коллектив, писателей или там издателей, чтобы не просто писать одному, а что называется затусоваться. Однако в той писательской тусовке, с которой я знаком, качества, которые мне нравятся, не наблюдаются. А наблюдается слабохарактерность, неискренность и всякие другие малоприятные вещи. Хочу спросить вас: бывают вообще писатели и писательские группировки, в которых такие бойцовские качества можно найти? И где их можно искать?

Я никогда не был участником какой-либо писательской тусовки. Я всегда сам по себе и всего добивался сам (за исключением «стартовой удачи» с Л. Юзефовичем, но и к ней я подготовился самостоятельно). У меня есть надёжный помощник — мой продюсер Юлия Зайцева, вот и вся тусовка. Такая нелояльная позиция в нашей московско-тусовочной культуре подразумевает конфликтные отношения с тусовкой и потерю многих преимуществ, например премий или переводов; подразумевает незнание свежих сплетен и раскладов. Но она даёт возможность отстаивать свои права и сохранять творческую свободу.

Короче, всё по Пушкину: «ты царь, живи один». Не рассчитывайте ни на какую компанию, если хотите в литературе быть самим собой, и сторонитесь соцсетей — они начинают рулить человеком и ломают позвоночник свободе.

Литературой правит тусовка. Нелояльное отношение к тусовке лишает многих благ: премий, переводов, знания литературных раскладов. Но даёт другое: возможность отстаивать свои права и сохранять творческую свободу

Балуюсь написанием книг. Хотел бы узнать, как у вас получается так замечательно всё описывать? У вас не бывает чувства, будто вы вываливаетесь куда-то из реальности и уноситесь так глубоко в сюжет, что после тяжело сконцентрироваться на обычных вещах? Будто вы выходите из своего тела? Вот такой вот метафизический вопросец.

Вопросец нормальный.

Нет, у меня не бывает выхода за пределы себя. Меня не охватывает бурное вдохновение, выдирающее меня из реальности. Просто я всегда ясно представляю себе то, что описываю, и по опыту знаю, как это надо описать технически. Например, в сюжете экшена следует строить фразу так, чтобы она ритмически соответствовала действию, и глаголами указывать на все основные фазы действия, а метафоры использовать только краткие и ясные сразу. А в описании природы всегда указывать, какое было небо: без неба нет картинки. И так далее. Таких хитростей много. Но они идут от мастерства, а не от метафизического «иновидения».

Я увлекаюсь написанием рассказов. Последнее время занялся анализом текстов. Пытаюсь экспериментировать со стилистикой. Взял «Географа» и остальные ваши произведения. Мне стало интересно: а почему по стилистике вы не возвращаетесь к «Географу»? По-моему, очень даже современно и, я бы сказал, оригинально. Фрагментарно. Начало прям театральное. Обрисовывается общий кадр, запускается действие, что-то вроде спектакля. Чувства через интонацию и природу. Причём чувства Служкина не известны никому. Он даже не рассуждает. Только во второй части мы узнаём, о чём он на самом деле думает. Очень оригинально. А вот ваши следующие работы создают ощущение кинематографичности и ближе к толстовским структурам. Собственно, вопрос один: почему придерживаетесь классического стиля, а не того, в котором написан «Географ»?

Приятно, что вы заметили эту особенность «Географа» — отсутствие описания мыслей и состояний главного героя, отсутствие его внутренней речи (кроме главы о походе, которая вообще написана от первого лица). Не знаю, что вам ответить. Мне интересно делать так, как делаю сейчас, — и внешнее описание, и внутреннее, и картина мира глазами персонажей. Рафинированная манера «Географа» мне сейчас представляется слишком «от головы». Она годилась тогда, когда герой должен быть загадкой для читателя. Сейчас мне уже не хочется загадывать загадки, хочется говорить о главном, а о главном надо говорить просто.