Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Прочитал «Блуду и МУДО». Да, «кризис вербальности», «пиксельное мышление», «фамильоны» — это всё горькая правда. А у меня вопрос: откуда «пиксельное мышление» взялось? Есть сфера, где оно господствует, причём совершенно оправданно: это наука и техника. Картина мира строится на элементарных понятиях, за которыми нет и просто не должно быть никаких сложных смыслов, а то в данной области будет полный бардак. Слово «гипотенуза» имеет только один простой смысл, одинаковый для всех математиков. Катет — тоже. И прямоугольный треугольник — однозначная картинка, сложенная из гипотенузы и двух катетов. И так далее. Не случилось ли так, что это научно-техническое мышление «овладело массами», но, как мы видим, вместо всеобщего просвещения случилось всеобщее упрощение? Есть соображения на этот счёт?

Не думаю, что пиксельное мышление — профанация научно-технического мышления. Это глупость как информационная технология. Не зря же говорят, что глупость — это не отсутствие ума, а такой вот ум особенный. Стратегия глупости, её формат и есть пиксельное мышление.

Есть много сфер жизни, где пиксели необходимы. Например, дорожные знаки. Проблема не в существовании пикселей как таковых, а в том, что их применяют не там, где надо. То есть для сложной проблемы дают очень простое и потому неправильное решение. Скажем, что сделать для создания в России справедливого общества? «Отнять и поделить». Это пиксель, следуя которому, мы попадём в такую беду, что мало не покажется. Решение должно быть сложным: сложные ситуации не решаются просто.

Человеческое сознание не приспособлено к пикселям. Для полноты картины, для адекватности нам нужен образ, а не пиксель. Память человечества доносит до нас передаваемые изустно песни — каскады образов вроде «Илиады», а вот законы-пиксели со времён Хаммурапи высекали на камне. Упрощение жизни — всегда механизация, и функционирование механизма можно описать законами, пикселями. Но ведь есть вещи, которые не нуждаются в упрощении. Например, любовь. Или семья.

Пиксельное мышление — не просто безответственная болтовня ведущих ток-шоу. Это действительно формат, сквозь который прокручивают наш мир, как мясо сквозь мясорубку. И пиксельное мышление форматирует мир по-своему. В сфере личных отношений преобразует семьи в фамильоны. В других сферах тоже делает с людьми что-то новое, выстраивает человеческие сообщества по новому принципу. Никто ведь не спорит, что криминальное мышление выстраивает мафии, «бригады», иерархию зоны — везде, даже вне зоны. И пиксельное мышление поступает с нами точно так же.

Я взял только одну сферу жизни — любовную, семейную. Мой фамильон — просто пример переформатирования общества, а не самоцель романа. Скорее всего, новые отношения формируются у всех у нас на глазах, но мы не видим их как систему. Потому что пиксельное мышление — не только способ структурирования новых отношений, но и фильтр, превращающий новое и непонятное в старое и понятное. Как непривычный для Алёнушки Моржов — свободный художник — её пиксельным мышлением был преобразован в понятного «импотента-извращенца». И новый формат семьи, порождённый в том числе и пиксельным мышлением, — фамильон, — то же самое пиксельное мышление для внешних наблюдателей представляет просто банальным развратом.

Словом, я описываю новое явление действительности и объясняю, как оно устроено внутри и как замаскировано снаружи, а мне говорят, что в романе я реализую свои комплексы и описываю эротические сны. Идиоты, блин.

Человеческое сознание не приспособлено к пикселям. Из глубины веков до нас дошли передаваемые изустно песни вроде «Илиады» — каскады образов, а вот законы-пиксели со времён Хаммурапи высекали на камне

Я по поводу романа «Блуда и МУДО». Пытаясь облагодетельствовать Щёкина и Костёрыча, Моржов на самом деле глубоко обижает их. Мы с Моржовым полагаем, что задача любого человека — помочь максимальному количеству тех, кому нам хочется помочь. Это замечательно, но как быть, если им от нас ничего не надо?

Вы правы. В формате пиксельного мышления в помощи Моржова нет ничего унизительного. Если бы Щёкин и Костёрыч были людьми пиксельного мышления, то не испытывали бы неловкости при вовлечении в фамильон Моржова. Но они не таковы, и потому аморальное поведение Моржова по отношению к ним не очень красиво. Однако Щёкин соглашается подчиниться этой некрасивости. При всём сумасшествии Щёкин — самый адекватный герой романа.

Он понимает, что фамильон — не «этическое совершенствование», а «этическое выживание» (как Моржов говорил Милене). Пусть этика Моржова не особенно-то хороша, она всё-таки помогает как-то устоять в жизни. Моржов тоже понимает это, но считает, что лучше спасти человека, ущемив его самолюбие, чем отнестись к чужому самолюбию как к высшей и неприкосновенной ценности, но тем самым обречь носителя самолюбия на гибель. То есть из двух зол Моржов выбирает меньшее.

Если вам пришлись к сердцу Щёкин и Костёрыч, то представьте их без Моржова, без МУДО… Душераздирающее зрелище. Щёкин — бухающий сторож на автостоянке, а Костёрыч — беспомощный школьный учитель, над которым издеваются ученики. В общем, без моржовской аморальности их самолюбие погибнет вообще. Так что я считаю Моржова циничным и хамоватым, беспардонным и непрошеным, но доктором. А пиксельное мышление он использует в качестве наркоза. Правда, не для Щёкина с Костёрычем, а для всех остальных.

Читаю «Блуду и МУДО» и вот умом понимаю, что это произведение описывает текущее время, а эмоционально ощущаю, что это написано про какие-то 80-е годы ХХ века. В первую очередь на эту мысль наводит облик героев: ну не могут они сейчас такими быть — действительность должна была «отрихтовать» их.

Вы крепко неправы.

Типажи «Блуды» (за исключением Моржова) — для России «вечные». Никому не нужный провинциальный интеллигент — Костёрыч; философ-пьяница — Щёкин; чиновник-махинатор — Манжетов; бойкая бабёнка — Розка и т. д. Веет то Гоголем, то Достоевским. Однако новое время именно и «отрихтовало» эти типы. В 80-е Манжетов был бы честным карьеристом, Костёрыч — уважаемым педагогом-новатором, Щёкин — каким-нибудь разнорабочим вроде Венички Ерофеева, а Розка не связалась бы с криминалом. Социально-психологические роли этих людей прочитывались бы совершенно по-другому и в 90-е годы. Розка торговала бы на рынке, Щёкина бы убили, уволенный отовсюду Костёрыч копался бы на огороде, Манжетов был бы в бизнесе, а Сергач крышевал бы этот бизнес и был главнее Манжетова. Так что выстроенная в романе система — именно нынешняя.