Катерина Андреева - Беларуский Донбасс

Мы разговаривали с Митрофановым в январе 2019 года, в мае он освободился. По его словам, в КГБ ему посоветовали не афишировать свое участие в войне — никто, кроме начальства, на «химии» так и не узнал, за что осужден Митрофанов. В будущем он не исключает возвращения на Донбасс. «Я от этой идеи не отказываюсь. Надо будет — поедем снова».

В СИЗО Митрофанов встретился с еще одним беларусом, обвиняемым по статье 361-3. Виталия Котлобая задержали тем же летом — в комплекте с Ершовым и Митрофановым. Особенность истории Котлобая в том, что он:

а) скорее всего, не принимал непосредственного участия в боевых действиях, не держал в руках оружия;

б) стал первым беларусом, получившим реальный тюремный срок за участие в войне на стороне боевиков — два года колонии.

Однако Котлобай отсидел только половину этого срока и в декабре 2018 года освободился условно-досрочно.

В конце лета 2015 года 29-летний гомельчанин приехал на Донбасс и вступил в «Казачий полк ЯрГа» на территории ЛНР. Под позывным «Шопен» он исполнял функцию штатного программиста, занимаясь компьютерным обеспечением полка, обработкой информации. Он также изготавливал пропагандистские видеоролики с призывами вступать в подразделение, указывая при этом оплату для бойцов — 15 тысяч рублей. В интернете до сих можно найти такие посты, оставленные юзернеймом «Шопен Батькович». Сам Котлобай, по словам однополчан, тоже получал 15 тысяч в звании рядового. «На срочке в беларуской армии он был связистом, поэтому его и взяли компьютерами заниматься. На передовую он не выезжал ни разу, вообще не принимал участия в боевых действиях», — утверждает боевик с позывным «Минус».

По его словам, летом 2017 года Котлобай захотел повидать родителей в Беларуси — «думал, что безопасно». Вскоре его задержали. Обстоятельства задержания мы не знаем, но известно, что дело Котлобая вел тот самый следователь, который занимался Митрофановым. Минус рассказал, что на суде прокурор потребовал для Котлобая более сурового наказания, но дали в итоге два года колонии общего режима. Суд состоялся в декабре 2017 года в Гомеле. На процессе обвиняемый признал, что присоединился к «Казачьему полку ЯрГа» с «гуманитарной миссией», но отрицал участие в боевых действиях. По версии следствия, Котлобай, кроме выполнения хозяйственно-бытовых задач и информационного сопровождения, якобы участвовал в проведении военных учений и обучающих стрельб. Характерно, что доказательств для привлечения беларуса к ответственности за наемничество, у силовиков опять не нашлось. В феврале 2018 года Котлобай подал апелляцию, однако Верховный суд оставил приговор без изменений.

Когда Котлобай вышел из колонии, мы связались с ним, однако тот отказался от интервью. Позже его родные сообщили, что Виталий уехал из страны.

Таким образом, складывается парадоксальная картина: наиболее жесткое наказание получает беларус, наименее вовлеченный в боевые действия на Донбассе. После третьего приговора стала очевидна тенденция силовиков наказывать самых «безобидных»: Митрофанова, воевавшего неполных три месяца, компьютерщика Котлобая, и «мутного» Ершова, который в итоге сбежал обратно в ДНР. При всем этом на свободе оставались гораздо более опытные экс-боевики (стоит вспомнить того же Шелехова).

В мае 2018-го два года колонии общего режима получил еще один боевик, приговор вынес Могилевский областной суд. Ивана Ярового арестовали зимой, когда он в очередной раз приехал на побывку в родной город Круглое. До того в течение нескольких лет Яровой регулярно бывал дома и уезжал на Донбасс, а в один из приездов его даже задерживали, но потом отпустили (подробнее об этом в главе 11). Суд проходил в закрытом режиме. По беларускому законодательству, в соответствии с ч. 2 статьи 23 Уголовно-процессуального Кодекса, процесс делают закрытым по следующим причинам:

- в интересах обеспечения охраны государственных секретов и иной охраняемой законом тайны;

- по делам о преступлениях, совершенных лицами не достигшими шестнадцатилетнего возраста;

- по делам о половых преступлениях и в целях предотвращения разглашения сведений об интимных сторонах жизни участвующих в деле лиц либо сведений, унижающих их достоинство;

- в случае, когда этого требуют интересы обеспечения безопасности потерпевшего, свидетеля или членов их семей.

Проведение закрытого процесса допускается только при наличии этих оснований, во всех остальных случаях действует принцип гласности, особенно — когда рассматриваются дела, обладающие общественной значимостью. Почему Ярового и Ершова судили в закрытом режиме? Где же в их делах была государственная тайна, разглашение которой может повлечь за собой «тяжкие последствия для национальной безопасности»? Видимо, спецслужбы не хотели, чтобы их сомнительные методы работы с боевиками стали достоянием общественности. Например, Яровой ранее в СМИ рассказывал, как его задерживали, отпускали и фактически позволяли многократно уезжать на Донбасс. Но одно дело дать интервью «Радио Свобода» и совсем другое — официально повторить то же самое в зале суда под протокол. То есть, «гостайной» являлось как раз подобное попустительство спецслужб.

Уже когда подготовка книги подходила к концу, стало известно о процессе над еще одним боевиков ДНР — 44-летним уроженцем Березы Вадимом Шевченко. Рассмотрение дела по статье 361-3 началось 1 июля 2019 года в Брестском областном суде. Уехал беларус на Донбасс в 2015-м, воевал в 9-м Мариупольско-Хинганском полку морской пехоты ДНР под позывным «Ветерок», был дважды ранен. Сам Шевченко в беседе с авторами книги признавался: он также участвовал в операциях в Сирии и в Судане — вероятно, в рядах «ЧВК Вагнера». В декабре 2018 года боевик вернулся в Беларусь. А уже в следующем месяце, согласно официальной версии, сам пришел в КГБ и написал явку с повинной. С 12 по 29 января его продержали в СИЗО, а затем перевели под подписку о невыезде. Освобождение из-под стражи обвиняемого — удивительно либеральный шаг для беларуских реалий, особенно учитывая криминальную биографию самого Шевченко (у него три судимости за кражи и хищения). В беседе с нами он признавался, что уверен: приговор не будет связан с лишением свободы.

Что скрывалось за делом Вадима Шевченко, можно только догадываться. В отличие от четырех судов в 2017–2018 годах, здесь политический расчет официального Минска не прослеживался. Возможно, власти решили осудить боевика просто в «воспитательных целях». Известно, что вел он себя в Беларуси довольно вызывающе, хвалился своими «командировками» на Донбасс и в Сирию [137]. Угрожал известному оппозиционному блогеру Александру Кабанову, обещал «натравить на него КГБ». Излишняя шумность боевика не могла не раздражать спецслужбы: его следовало припугнуть. Но не исключено, что все было куда сложнее. Сам Шевченко в разговоре с авторами книги намекал на некую сделку с КГБ, в рамках которой он и написал явку с повинной: «Если я до суда раскрою все карты, для меня все закончится плачевно. А мне неохота сидеть». В любом случае КГБ с боевиком действовал подчеркнуто мягко. О наемничестве на суде речи не шло, о войне в Сирии тоже. Сам Шевченко нам рассказывал: когда на «Белсате» опубликовали информацию о его участии в боевых действиях на Ближнем Востоке, боевику позвонили из КГБ и отчитали за излишнюю болтливость в разговорах с журналистами. «Наехали, что я впутываю их», — говорил он.