Лев Рубинштейн - Кладбище с вайфаем

Впрочем, уже было сказано вполне прямо и определенно, что бывает просто миф, а бывает миф святой. И что всякий, кто миф осмеливается назвать мифом, тот, по словам склонного к изысканным формулировкам культурного министра и самопровозглашенного историка, “мразь конченная”.

Во-вторых, не может не позабавить сама формулировка премиальной номинации. Когда то или иное произведение, претендующее на хотя бы приблизительную художественность, премируют не за те или иные художественные достижения, такие, например, как мастерство режиссера, или игра актеров, или еще что-нибудь в этом роде, а за нечто, расположенное за пределами всяких представлений об искусстве, то это, мне кажется, должно быть несколько обидно для создателей такого произведения.

То есть, если бы даже эта самая “историческая правда” наличествовала и на самом деле, а не только в воображении учредителей премии, все равно присуждение такой премии — это примерно то же самое, как если бы про стихотворение сказать, что его автор, судя по всему, хороший семьянин. Или что его поэма написана грамотно, с соблюдением орфографических и пунктуационных правил. Или, например, похвалить автора романа за то, что его роман набран разборчивым шрифтом и напечатан на хорошей бумаге.

Но если вдруг по какой-то причине кому-нибудь захочется экзотическую версию “исторической правды”, которую довольно шумно и вздорно отстаивают в разных военно-культурных обществах, принять как имеющую право на существование и если признать, что в одноименной номинации нет ничего зазорного, то список произведений, безусловно достойных такой премии, может быть существенно расширен не только в пространстве, но и во времени.

Такой премии могут — точнее, могли бы быть — удостоены такие, например, произведения, как “Падение Берлина”, “Кубанские казаки”, “Старик Хоттабыч”, “Василиса Премудрая” и многие другие выдающиеся образцы отечественного искусства, отмеченные прежде всего повышенной исторической правдивостью, а уж потом теми или иными художественными достоинствами — тут уж у кого как получилось.

* * *

Щадя собственные чувства, я долго тянул с этим делом. А потом все же бегло промчался мимо пышного и обильного собянинского великолепия.

Мощное впечатление, и без того предсказуемое, было необычайно усилено товарным изобилием в том же самом хронотопе тарахтящей и дымящей военной техники, а также мириадами разнокалиберных мужчин в военных и полицейских мундирах.

Общее ощущение: масштабная высадка военного десанта на территорию VIP-колумбария для цыганских баронов.

* * *

Я прочитал, что депутат Яровая предложила давать прибавки к пенсиям доносчикам. Неплохое начинание.

Кстати, возможность улучшения жилищных условий за счет выехавших из своих квартир по независящим от них причинам “клиентов” тоже неплохо бы рассмотреть.

Ну и учредить, разумеется, День стукача с праздничным концертом и салютом.

Когда страна быть прикажет кем надо, у нас кем надо становится любой.

* * *

Тут вот разные вечно всем недовольные нытики все жалуются, что наши всенародно избранные законодатели озабочены, дескать, только тем, чего бы еще такого запретить, чтобы гражданин вообще старался молчать, не делать резких движений, да и вообще без особой нужды не выходить из дому.

Неправда. Они не только запрещают, но и разрешают тоже. Вот, например, нашей славной милиции они разрешили стрелять в живых людей.

Какие претензии? Что вы, ей-богу!

* * *

Прочитал тут у кого-то, что писатель Александр Проханов то ли сказал, то ли написал такое вот:

“Русский народ сегодня находится в состоянии печали, уныния. Пока у нашего народа появится не один Крым, который всколыхнул наше духовное состояние, а пятнадцать Крымов, трудно ждать процветания и многолюдья на среднерусских пространствах”.

Я вот думаю: ну допустим, кто-нибудь где-нибудь раздобудет специально для такого дела придуманного писателем Прохановым “русского народа” еще штук пятнадцать разных Крымов. Неважно где. Найдут, не впервой. Чего только не найдешь для ненасытного прохановского “русского народа”!

А дальше-то что? Быстро и к пятнадцати Крымам привыкнет “русский народ”. Даже бурная радость от непонятно чего проходит быстро. А дальше-то что? Опять, что ли, “печаль и уныние”? И чем бы еще в таком случае всколыхнуть “духовное состояние”? Как еще дождаться или, не дай бог, добиться “процветания и многолюдья на среднерусских пространствах”, если на совсем, казалось бы, других пространствах не все еще хапнули ради “духовного состояния”?

Хотелось бы даже и посочувствовать, но что-то не получается.

* * *

“В Думу внесли законопроект о декриминализации избиений членов семьи”.

Правильно сделали, конечно — давно пора. Потому что традиционные семейные ценности без избиений — какие на хер ценности, смех один. Гейропа какая-то получается со своей “толерастией” — оно нам надо? К тому же — из избы сор не выносится: это грех.

Меня вот только чуть смутило робкое и половинчатое слово “избиения”. А убийство уже вам что? Не подлежит, что ли, декриминализации? А чего это вдруг все такие нежные стали? Про скрепы, что ли, забыли? Так вам напомнят.

Ну и как тут не вспомнить про заброшенную, но все равно великую классическую русскую литературу? Про “Леди Макбет Мценского уезда”, например, как не вспомнить? А уж заодно и про великую оперу великого Шостаковича? Ну да, про ту самую, которая “сумбур вместо музыки”?

Впрочем, этот давний “сумбур”, казалось бы, и вовсе не имеет никакого отношения К тому, что в наши дни “в Думу внесли законопроект”.

Не знаю, может быть, и не имеет. Хотя мне-то кажется, что все ко всему какое-то отношение все же имеет. Не может не иметь.

* * *

Если судить по содержанию, форме и запаху их законодательных инициатив или их публичного философствования, можно предположить, что всю свою картину мира, всю свою житейскую мудрость, все свои представления об устройстве мира и о человеческой природе они черпали из тех самых старых, размокших и свалявшихся советских газет, которыми их деревенские деды когда-то затыкали бутыли с самогоном.

* * *

Мой старший знакомый, бывший геолог и вообще страстный путешественник, рассказывал мне когда-то о своих блужданиях по Якутии.

Много и тесно он общался и с местным населением.

Например, рассказывал он о том, как его, почетного гостя, однажды в знак особого почтения угостили сырым оленьим глазом. Пришлось, зажмурившись, съесть. Иначе — обида на всю жизнь.

А еще мне запомнилось вот что.

Почти все, с кем ему приходилось общаться, яростно и вполне открыто ненавидели начальников-коммунистов, но при этом почти каждый, от ребенка до старика, имел заветную мечту: поймать в тайге американского шпиона. Ну, охотники же!