Гюнтер Штайн - Путешествие по стране Руставели

В продымленном подвале шашлычной шумно, но я с большим интересом слушаю историю, которую мне рассказывает Зураб.

Шумно завтракающие водители грузовиков, продавцы и рабочие, их оживленная беседа через столы и смех не мешают, а, кажется, наоборот, дополняют картины на стенах, на которые я, войдя, сразу же обращаю внимание.

Едва мы спускаемся по лестнице в подвал, с противоположной стены меня встречает картина пожилого, почтенного грузина в старинной одежде. Входящих гостей он приветствует наполненным вином рогом. С его бледным лицом резко контрастируют черные волосы и брови, черные усы. Его миндалевидные глаза смотрят на меня вопросительно, но спокойно.

На другой картине изображен охотник с ружьем. Голубизна неба и огненно-красная рубашка, сверкающая из-под черной накидки, создают подкупающее действие красок. Рядом рыбак в широкополой светло-желтой соломенной шляпе; он стоит в реке, между скалами, держа в одной руке ведро, а в другой — большую рыбу.

На других картинах изображены сцены из деревенской жизни: молотьба, сбор винограда; или животные: орел, поймавший зайца, оригинальный желтый лев, олень. Все изображено необычно, оригинально, как бы увидено глазами ребенка, но тем не менее не поверхностно.

Чем больше я рассматриваю картины и чем больше узнаю о жизни мальчика по имени Нико, который и является их творцом, тем больше мне раскрывается глубоко заложенный в них смысл.

Нико родился более ста лет назад, в 1862 году, в селе Мирзаани. Его отец был известным садоводом. Когда мальчику было восемь лет, он потерял отца и мать, и дети — у Нико было две сестры — по совету родственников нанялись в Тбилиси к "знатным людям". После того как через несколько лет сирот постигло новое несчастье: неожиданно заболела и умерла старшая сестра Мария, Нико и его младшая сестра возвратились в родное село, где мальчику доверили пасти овец. Впервые Нико попытался рисовать в 14 лет. От бродячих художников, расписывавших вывески, он усвоил основные навыки их ремесла. Но в селе ему помочь никто не мог. К тому же не на чем и нечем было рисовать.

Читать Нико научился сам. Чтению он отдавался со страстью, произведения грузинских прозаиков и лириков стали его лучшими друзьями. Подрастающий мальчик находил в них утешение и учился на них.

Потребность в учебе неоднократно толкала его в Тбилиси, где он зарабатывал себе на жизнь случайными заработками. Когда ему было двадцать, он вместе с другими художниками открыл мастерскую, от которой, однако, вскоре вынужден был отказаться. Нужда заставила его работать в течение трех лет на железной дороге кондуктором. Он подорвал здесь и без того слабое здоровье и вынужден был подать заявление об увольнении. Начальник управления дороги на обратной стороне нацарапал: "Увольнение крайне желательно, поскольку его постоянные болезни являются крайне дурным примером для других служащих".

Друзья собрали для Нико деньги и помогли найти ему жилье. Он открыл молочную лавку, которую украсил красочными изображениями коров. Эту настенную живопись, первую крупную работу, Нико рассматривал как начало своего жизненного пути. С этих пор каждую свободную минуту он использовал для рисования.

Несколько лет, владея лавкой, он жил в достатке. Но все же конец был неожиданным. Он познакомился с женщиной, в которую влюбился на всю жизнь: с француженкой Маргаритой, певицей и танцовщицей из кафе. Красивая, элегантная Маргарита окрыляла фантазию Нико; он восхищался и почитал ее самозабвенно. Человек с большим, верным сердцем, он считал "Марго" сказочно-прекрасным ангелом, спустившимся с неба. В состоянии блаженной восторженности Нико с радостью подарил ей не только свое сердце, но однажды и свое имущество. Это был последний день, когда элегантная Маргарита смотрела на него своими большими черными как смоль глазами. На следующий день она бесследно исчезла, оставив Нико на развалинах его жизни. Нико разорился. Он потерял "кредит и доверие" крупных торговцев и стал одним из беднейших жителей тбилисских окраин. Удар судьбы оставил в его душе глубокую рану, он разучился смеяться, стал неразговорчивым и замкнутым. Единственным смыслом жизни, утешением для него стало рисование. Но в обществе, в "большом" мире его картины были неизвестны.

Открыли его в такой же подвальной закусочной, как эта. Это было в 1912 году. Так же случайно, как мы сегодня, писатель Константин Паустовский зашел в один кабачок с двумя друзьями. Они удивились оригинальным картинам на стенах и спросили о художнике. Тут все гости заволновались. Все были просто удивлены, что существуют люди, которые не знают "художника Нико". "Ах, вы ведь обычно, видимо, ходите только в рестораны? Картины нашего Нико там не висят", — ответил хозяин, сочувственно улыбаясь.

Паустовский и его друзья узнали, что все считали Нико неисправимым чудаком, поскольку он постоянно занимался делом, которое ему ничего не приносило. Тогда у него уже долгое время не было постоянного жилья и он устраивался то у одного, то у другого заказчика, в большинстве случаев у трактирщиков или у хозяев лавок. За еду он рисовал для них в темных подвалах и чуланах при плохом освещении. Если картина заказчику нравилась, он получал и стакан вина. Затем он брал свой ящик с красками и шел дальше? Когда Паустовскому и его друзьям несколько дней спустя удалось разыскать Нико Пиросманашвили, то они увидели перед собой необычно высокого, худого мужчину. Несмотря на его потрепанный жакет, движения художника были неповторимо изящными, за что его друзья дали ему прозвище "граф".

То обстоятельство, что спутниками Паустовского были студенты петербургской Академии художеств, искренне одобривших его картины, заставило Нико против обыкновения разговориться, и он тихо, в своей манере, признался: "Я люблю рисовать простой народ: железнодорожников, крестьян, трактирщиков, бедный люд, носильщиков и уличных торговцев. Богатые меня не любят, у них свои художники. Я работаю иначе, чем другие художники, и поэтому меня не хотят знать, — добавил мягко Пиросманашвили. — Для того чтобы видеть, нужно иметь глаза, не замутненные предрассудками, и кое-что еще — вы меня понимаете?"

Механически я отмечаю, что люди за соседним столом встают и уходят, что официант убирает стол и входят другие посетители. Да, для того чтобы видеть, нужно иметь "еще кое-что". Мой взгляд возвращается назад, к картинам на стене. Какая ясность и правдивость! Только сейчас я замечаю, что при всем разнообразии красок они в большинстве случаев нарисованы на черном фоне и имеют много черного пространства.

— Чем это объясняется? — спрашиваю я Зураба.

— Бедностью Пиросманашвили, — отвечает Зураб. — Он рисовал на черной клеенке и был вынужден использовать ее черную фактуру в качестве фона. Но он сумел это обернуть в свою пользу. На большой площади он оставлял черный цвет для ландшафта, ночного неба, одежды и разрабатывал исключительно светлые фрагменты. Но это вы гораздо лучше увидите на оригиналах. Здесь висят только копии, художественные репродукции.