Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

Историк Рише писал о 3 миллионах «жертв ненасытной гордости Наполеона». Есть расчёты Ланьо: он насчитал 2 миллиона убитых солдат и офицеров. Есть также цифры начальника рекрутского управления при Наполеоне – Д’Аржанвилье, определившего число погибших французов в 1 млн 750 тысяч человек.

(При любом раскладе наполеоновские войны привели к тому, что французские мужчины… стали в среднем на несколько сантиметров меньше ростом. Перебили основной мужской генофонд!)

Готова ли наша светская дама сказать, что к середине XIX века Франция была «страной генетического отребья»? Ведь были казнены, погибли, умерли от ран самые «пассионарные», политически активные, деятельные, мужественные.

Тем более ничего ведь во Франции не завершилось и после низложения Наполеона.

Страна эта, как известно, ввязалась в Крымскую войну 1853–1856 годов, где потеряла порядка ста тысяч убитыми и умершими от ран и от болезней.

Затем была Франко-прусская война 1870–1871 годов – конфликт между империей Наполеона III и германскими государствами. В ходе войны Франция потеряла 78 тысяч солдат и 590 тысяч мирных жителей убитыми. Ещё 61 тысяча французов умерли от болезней.

Вскоре после заключения перемирия с Пруссией в Париже начались волнения, вылившиеся в революцию и установление самоуправления, длившегося 72 дня. Мы знаем это как Парижскую коммуну. Во главе коммуны стояли объединённые в коалицию неоякобинцы, социалисты и анархисты.

Коммуна, как известно, проиграла. В 1871 году либеральное правительство Тьера менее чем за два месяца уничтожило, в том числе проводя массовые расстрелы, в одном только Париже и пригородах до 35 тысяч человек, среди которых были – женщины и дети 7–14 лет.

Хотя, может быть, какие-то там социалисты не всеми числятся по разряду «пассионариев», тем более если они дети. Убили и убили.

В Первую мировую войну общее количество умерших и пропавших без вести французов составило 1 млн 398 тысяч человек.

Вполне возможно, французы к тому времени уже были вполне уверенными, что, если дело так пойдёт, они вообще не вырастут. Посему во Вторую мировую повели себя несколько, что ли, неожиданно.

К началу Второй мировой войны Франция располагала третьей по количеству танков и самолётов армией в мире, уступая только СССР и Германии. Общая численность французских войск насчитывала более двух миллионов человек – воюй не хочу.

Теперь загибайте пальцы, считая, сколько дней воевали французы.

10 мая 1940 года немецкие войска перешли границу Нидерландов и Бельгии. В тот же день французские войска вошли в Бельгию. Первое столкновение немецких и французских войск произошло 13 мая. 25 мая главнокомандующий французскими вооружёнными силами генерал Вейган заявил на заседании правительства, что надо просить немцев о принятии капитуляции.

15 дней они воевали!

8 июня немецкие войска достигли реки Се- ны. Утром 14 июня немецкие войска вступили в Париж. 17 июня 1940 года состоялось первое – десятиминутное! – заседание правительства Франции, возглавляемого маршалом Анри Петеном. Министры единогласно проголосовали за капитуляцию. Две недели на войну, один месяц и семь дней на всю эту катавасию с наступлениями и десять минут на капитуляцию. Вот это подход!

И если Советский Союз к июню 1941 года был уже на добрую половину «страной генетического отребья», которое умудрилось четыре года героически воевать, то кем же была тогда Франция после ста пятидесяти лет войн и революций с такими сногсшибательными результатами? Очень интересно.

Может, отребье лучше воюет?

Впрочем, что мы про Францию да про Францию.

Возьмём, к примеру, США, и снова зададимся несколькими вопросами.

В США, как известно, есть коренные жители – индейцы. В своё время с ними воевали на истребление, и теперь они составляют 1,6 % населения страны.

Ещё в США живут негры, у которых тоже была непростая судьба.

Только за 1661–1774 годы из Африки было вывезено свыше 10 млн рабов, из которых 9 млн погибло по дороге. Не всех их везли в США, но многих – именно туда.

По состоянию на 1860 год из 12-миллионного населения пятнадцати американских штатов, где сохранялось рабство, – четыре миллиона были рабами. Из полутора миллионов семей, живущих в этих штатах, более 390 тысяч семей – имели рабов. Задумайтесь: в каждой четвёртой семье – рабы; ну поразительно же.

Учитывая то, что, во-первых, лучшие из индейцев погибли в боях с ковбоями, во-вторых, лучшие из негров умерли по дороге из Африки или сгинули в последующей борьбе за свою свободу, а в-третьих – сами Штаты зачастую пополнялись эмигрантами с откровенно криминальными наклонностями, мешавшими им спокойно жить в Европе и в Азии, вправе ли мы назвать и США тоже «страной генетического отребья»?

Рискнёт ли, наконец, наша светская дама произнести такое по поводу Израиля, чей народ, прежде чем собраться на своей новой-старой земле, пережил в XX веке Холокост?

Может она или нет – ответьте мне! – сказать, а потом спокойно, снисходительно, со своей фирменной улыбкой доказывать какому-нибудь израильскому журналисту, что она ничего такого не имела в виду?

Да хоть даже и о Германии – сможет ли нечто подобное она сказать, пусть даже и в ироническом контексте?

Ведь у немцев в XX веке были и две мировые войны, и революции, и путчи, и прочий террор – короче, если у нас тут, в России, проживает одно генетическое отребье, то отчего бы у немцев всё сложилось как-то иначе?

Знаю, знаю, знаю и заранее готов предугадать ответ нашей светской дамы на все эти вопросы.

«Я отвечаю только за собственную страну», – скажет она.

«Пусть, – скажет она, улыбаясь, – французы, немцы, американцы и прочие за себя отвечают сами».

Да-да, мы помним.

Если перевести этот ответ с аристократического на обычный русский, то звучит он так: «Хамить можно только русским. Русским всё равно».

Парадокс, который, наверное, кого-то возмутит, – но: именно Высоцкий и есть символ советской эпохи – один из главнейших, наряду с Гагариным, Жуковым и книгой «Как закалялась сталь».

Советской, а не антисоветской.

И великое множество его песен о героических советских людях, и ответ на вопрос, кого он считает главной мировой исторической фигурой (Ленин), и ещё один ответ – о самой любимой песне («Вставай, страна огромная…»), – тому порукой.

В 1937-м и 1938-м появилась на свет целая плеяда литераторов, зачатых в год сталинского запрета абортов. Эти люди осчастливили русскую культуру, но, сколько ни думаю о них, они никак не объединяются для меня в одно поколение.

Это же всё плюс-минус ровесники: Высоцкий, сценарист и поэт Геннадий Шпаликов, писатель Венедикт Ерофеев – тот самый Веничка, и ещё прекрасный поэт – Евгений Маркин, и Белла Ахмадулина, и Андрей Битов, и Владимир Маканин, и Александр Проханов, и Юнна Мориц, и Александр Дольский.