Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

Когда перечисляешь все эти имена – кажется, что расстояния между ними огромные. На самом деле, иные из них могли мимо друг друга проходить ещё в пацанском возрасте на московских улочках.

Бежит себе малолетка Высоцкий – а мимо пробегает малолетка Проханов: сверстники. Может быть, даже в футбол играли в московском дворе. Сталин ещё был живой. Невозможно себе вообразить.

Высоцкий умер очень давно, в позапрошлой жизни.

Он умер до айфонов, до войны на Донбассе, до программы «Дом-2», до первой чеченской и до второй чеченской, до расстрела Дома Советов, до распада СССР, до слова «перестройка».

Алла Пугачёва, которая живёт уже триста лет, ещё не записала своих первых звёздных пластинок, – а он уже умер. В год смерти Высоцкого Борис Гребенщиков только-только выпустил свой первый полноценный альбом – а Гребенщиков уже лет пятьсот поёт.

Представляете, как давно умер Высоцкий? Даже второй «Терминатор» ещё не вышел тогда. Сергей Безруков ещё ни одной роли не сыграл. Доисторическое время.

Представляете, если б он дожил до «перестройки»? Когда почти все его друзья, за исключением разве что Николая Губенко, и ещё двух, ну, трёх, – на все голоса закричали о том, как это правильно, что развалилась эта рабская страна – советская, российская, холопья империя, – туда ей и дорога.

Нашёл бы он в себе силы сказать: «Нет, ребята, всё не так!»?

Или сидел бы, в день расстрела Советов, между Лией Ахеджаковой – и кем там? – Собчаком? Кохом? Бурбулисом? – и говорил бы: «Да, надо раздавить гадину!»?

И Борис Абрамович Березовский вручал бы потом Владимиру Семёновичу государственные награды и преподносил первое собрание сочинений в золотом тиснении.

И Борис Николаевич Ельцин обнимал бы Высоцкого за плечо беспалой рукою и рассказывал бы на ухо, улыбаясь своей удивительной, во всё лицо, улыбкой, как они, скрытые диссиденты среди партийного болота, слушали его «Охоту на волков» в бане, и пили за свободу, понимаешь?

«За нашу, Володя, с тобой свободу!»

Так было бы? – задался как-то я вопросом.

И сделал вывод: хорошо, что не дожил. Не дожил – и выжил в итоге.

А если б он ещё и до наших дней дотянул? Года до 14-го, в котором сами знаете, что началось.

Нет, с одной стороны, другу Высоцкого – Михаилу Шемякину – всё понятно и про Крым, и про Донбасс, и про всё остальное. Всё отлично у Шемякина уложено в голове: я с ним встречался и специально переспросил. Шемякин – за наших.

С другой стороны, зашёл я как-то в ЦДЛ, в 2014 году, а там сидят Игорь Кохановский и литератор Дмитрий Быков.

Кохановский – помните кто такой? «Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу, снимите шляпу». Легендарный друг юности Высоцкого – ближе не бывает.

И то ли Быков спросил у Кохановского, то ли сам он не сдержался и стал уверенно цедить, что за воровство Крыма Высоцкий проклял бы всех, кто тут радуется этому. Так и сказал. И Быков довольно кивал своей большой головой.

Высоцкий, помню, в фильме 1967 года «Война под крышами» играл полицая на свадьбе. А спустя полвека вдруг стал бы за потомков полицаев болеть и волноваться – вот история, да?

Я улыбнулся и встал из-за столика: да ну вас, – подумал.

Оглянулся ещё раз – и вдруг вообразил себе, что сидит Владимир Семёнович меж этими вот двумя; и чуть не перекрестился. Потому что креститься надо, когда что-то несусветное кажется.

Нет, можно представить Высоцкого, снявшего шапку у монумента репрессированных. Но если представляю, как он поёт «Протопи-ка мне баньку по-чёрному», а в толпе стоят и подпевают – кто там? – все вот эти лица, которых даже перечислять нет сил, – сразу что-то ломается внутри: нет, не может такого быть.

Но с Окуджавой случилось же что-то подобное! Это же теперь умещается в голове – что человек, написавший «Десятый наш десантный батальон», говорил, что Басаеву нужно памятник поставить! Ещё он говорил, что наблюдал пожар в Доме Советов как самый интересный сериал.

Можно вообразить себе Высоцкого, рассуждающего о том, сколько людей загубили в штрафбатах. Но представить себе Высоцкого, рассуждающего, что лучше б немцы нас завоевали бы – мы баварское пиво пили бы тогда – нельзя: что-то опять надрывается в сердце. Чтоб он – и такое сказал?..

Чтоб он, вослед за Людмилой Улицкой, повторил: «Французы в отличие от наших сберегли своих», – разве это возможно? Сын фронтовика? Который «зажигалки» на крышах тушил?

Но ведь Окуджава – он сам воевал! Он-то смог!

И что со всем этим знанием делать?

У нас другой пример есть – ещё одна легенда – Александр Городницкий, – который сначала написал пророческую песню про Севастополь, который вернётся домой, – а потом вдруг выступил на очередных выборах за самую либеральную партию, которая собирается отдать Севастополь обратно.

Каким образом всё это совмещается в голове у Городницкого, кто-нибудь знает?

Как Высоцкий повёл бы себя, когда с одной стороны – едва ли не все, повторяю, едва ли не все его друзья поголовно твердили одно – а с другой стороны находились считанные единицы, – ну, да, Губенко, ну, быть может, ещё Иосиф Давыдович Кобзон, который на прежних святынях ритуальных танцев не танцевал, и всё тот же Проханов, с которым, может быть, Владимир Семёнович играл в футбол.

Но скорей всего, не играли они ни в какой футбол.

Что сделал бы Высоцкий?

Нет ответа.

Высоцкий умер и все противоречия разрешил. Советские врачи, выводя его из бесконечного запоя, подсадили всенародного Володю на наркотики. Наркотики Володю убили, и теперь у нас сомнений нет. А догадки наши ничего не стоят. Что мои, что Кохановского.

Но даже эти мои, вполне резонные вопросы, вызывают невероятный шум и негодование в рядах поклонников Владимира Семёновича. Да как я смею, как я могу даже задаваться такими вопросами! Володя наверняка был бы за наших, иначе и не могло быть!

Слушайте, я только рад был бы такому ходу событий.

Но ведь Владимир Семёнович всё-таки считал ввод войск в Будапешт и в Прагу – позором советской системы. А там, между прочим, имели место о-очень сложные процессы! В Будапеште и Праге происходило примерно то же самое, что и на киевском майдане. Типологически, геополитически за всеми этими событиями стояли одни и те же силы.

А ввод войск в Афганистан? Рассказывают, что Высоцкий буквально рыдал от негодования: вот, русские пришли и убивают афганцев.

Владимир Семёнович являлся носителем сознания, в целом характерного для «шестидесятников», с их удивительной верой в то, что просвещённый европейский мир желает только добра, что англосаксы просто так никуда войск не вводят, зато мы, советские, повсюду сеем зло и разор.

Представители нашей прогрессивной интеллигенции до сих пор в этом уверены.