Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

У Высоцкого будет та же самая ниша – для специалистов. Потому что Высоцкого можно только слушать.

Слух человека стремительно перестраивается – и расстроенная гитара Владимира Семёновича уже не будет иметь такого количества желающих её послушать.

А Есенин, Блок или Пушкин останутся на том же месте, что и были. Потому что они от саунда не зависят. Они – в слове, и слово их – самоценно.

Погоня за прижизненной славой и, главное, игра на понижение оборачиваются тем, что бо́льшая часть этой славы уходит вместе с твоими современниками.

Да, лучшее из написанного Высоцким – десятка два текстов – останется как факт русской литературы. Но через полвека значение Высоцкого и значение Станислава Куняева, при всём том, что первого слушали миллионы, а второго читали даже не десятки тысяч, а считанные тысячи, – сравняется. Это будут вполне себе равноценные – на взгляд историка – фигуры. С литературоведческой точки зрения Куняев в известном смысле даже любопытнее, а во многом, как мыслитель, – прозорливей и глубже.

Не почтите всё мной сказанное за кощунство: я Высоцкого люблю не меньше вас.

Просто так будет, и это неизбежно.

Однако как символ Советской эпохи – Владимир Семёнович Высоцкий останется до тех пор, пока мы помним то время. Все его победы, все его трагедии и всех его героев.

Высоцкий среди них – в первом ряду.

Опять мы, кажется, что-то важное пропустили.

Правильно ли я запомнил, что на открытие «Ельцин-центра» все «прогрессивные» граждане отреагировали в полном соответствии со своим здравомыслием? Примерно так же, как на проведение Олимпиады в Сочи? Написали сорок тысяч постов (и потом сто сорок тысяч раз их перепостили) на тему «Лучше бы дороги в Псковской области починили» или «Нормальное государство занимается детскими домами»?

Семь миллиардов рублей (во столько обошлось строительство «Ельцин-центра») – это же очень много. Столько детей или бабушек можно сделать счастливыми на такие средства.

Все отечественные патентованные гуманисты, наверное, были возмущены столь бессмысленной тратой бюджетных денег?

Странно только, что волны этого возмущения до нас не дошли.

Зато мы видели счастливые лица героев девяностых на открытии «Ельцин-центра». Все они отлично выглядят. Вид у них такой, словно они только на минутку оставили власть, но скоро вернутся в свои мягкие кресла, возьмутся за рычаги и под нос промурлычат: «А ручки-то помнят. Помнят ручки-то».

Для российских либерал-буржуа, Ельцин – фигура показательная, знаковая, неоспоримая. Отношение к нему – религиозное.

Ничем особенным этот музей от Мавзолея не отличается.

Ну, Ельцина там нет, подумаешь. Зато голос его всё время звучит, создавая эффект присутствия.

Можно где-нибудь там усадить мумию Бориса Николаевича. Чтоб он недвижимо сидел, тяжело опечаленный судьбой России. Но в какой-то момент вдруг оживал и привычным резким движением извлекал из-под стола початую литровую бутыль вискаря.

…и, спустя минуту, снова застывал надолго…

Самые цивилизованные люди смотрели бы на него с молитвенным видом. Клали бы ему записочки в карман. Уходя, смаргивали слезу.

В своё время Ельцин мог делать ровно то же самое, что впоследствии, скажем, Путин – и не бояться потерять симпатии элит.

Когда началась война в Приднестровье – наши прогрессисты кривились: какой бред, эти недолюди воюют за то, чтоб быть русскими! Скорей бы их всех убили.

Но Ельцин направил туда генерала Лебедя, и Молдавия потеряла Приднестровье.

Это деяние в чём-то соразмерно крымской истории, в чём-то донбасской.

Но Ельцину это простили.

Ляпнув однажды про «берите суверенитета сколько захотите», Ельцин периодически, по-великодержавному, осаживал руководителей новоявленных стран СНГ – и те слушались, пугались.

Затем устроил в собственной стране чудовищную чеченскую кампанию.

Превращённый в руины Грозный, восемнадцатилетние призывники с отрезанными головами, террористы в Будённовске.

Угробив огромное количество народа, Ельцин ещё и проиграл эту войну.

Не сказать, что Ельцина за это хвалили в прогрессивных медиа, – ругали, порой очень жёстко.

Но простили в итоге и это.

Для либерал-буржуа Ельцин оставался – своим, понятным.

Российские прогрессисты будто имеют какие-то особые приборы, при помощи которых опознаю́т своих.

Антропологически – Ельцин их тип. Все они, зародившись в его белом теле, однажды вылупились оттуда. Потрескивая молодыми крылышками, стремительно перебирая многочисленными лапками, побежали, полетели, поползли в разные стороны.

Но белую мясную матку – не забыли.

Ещё бы: он отдал своему выводку деньги и медиа, власть и шоу-бизнес.

Сколько бы ни набирали голосов либералы на парламентских выборах, ощущение того, что страна приватизирована ими, не покидало этих ребят все годы правления Ельцина.

Это была их личная эпоха счастья, американские горки по нашим буеракам, непрерывный праздник, карнавал, корпоратив. Шампанского, гарсон, полную ванну, пожалуйста. И красной икры туда же. И яхту в эту ванную запустите. Смотрите, чтоб с девками. Или кто там ещё есть…

Теперь они смотрят в те времена, как в недалёкое детство: там всё сияет, кружится, пузырится, а они – юны, красивы, полны сил.

Страна стояла перед ними – как чан с яствами. Каждый лез туда руками – кто ягодку доставал, кто свиной хрящик, кто тянул дли-и-и-инную макаронину: час тянул, два, но она всё не кончалась.

И даже если Борис Николаевич трепыхался, то ли порыкивая, то ли покрякивая, то снимая самых либеральных премьеров, – всё это не отменяло главного: он был их защитник, радетель, отец новых сытых.

Именно тогда, в те времена, случилось разделение новой, молодой России.

Одна Россия ехала воевать в Приднестровье, в Абхазию, в Чечню, в Сербию, потом опять в Чечню. Торчала в своих моногородках, привыкала выживать, спивалась, скуривалась.

Другая – клубилась в клубах, нюхала и колола, работала в pr-агентствах, зашибала сумасшедшие деньги на выборах, рвалась если не в депутаты, то в помощники депутатов, крутилась возле младореформаторов и нового призыва губернаторов, мэров, полномочных представителей президента. Осваивала Гоа, Таиланд, европейские красоты. Приобщалась к высшим ценностям, говорила на беглом английском.

Эти две России не пересекались почти никогда. Из первой во вторую попадали крайне редко, из второй в первую не попадали никогда.

Все ельцинские времена самая прогрессивная молодёжь в гробу видела – и в прямом, и в переносном смысле – мужиков с их обанкротившимися колхозами, скучные проблемы деревень, остановившиеся заводы, грязных рабочих, сиволапое офицерьё.