Александр Бушков - Крым и крымчане, или Тысячелетняя история раздора

В январе-феврале 1929-го была создана организация, получившая более широкую (и печальную) известность: Организация украинских националистов, ОУН. УВО поначалу стала ее «боевой фракцией», но в 1934 году окончательно слилась с ОУН, члены которой сами неплохо умели пользоваться пистолетами и взрывчаткой.

Вообще-то ОУН выработала обширную программу будущего обустройства самостийной державы, где обещалась и национализация лесов, и восьмичасовой рабочий день, и обязательное бесплатное среднее образование, и раздел меж крестьянами помещичьих земель, и национализация крупной промышленности, и свобода вероисповедания для приверженцев всех религий. Но абсолютно все это навсегда осталось лишь на бумаге…

Есть старый анекдот: в зоопарке сидит медведь, завистливо смотрит на бегемота и ворчит под нос:

— Таким бы хлебалом да медок наворачивать…

Так вот, простите за вульгарность, но хлебало у руководства ОУН было именно что бегемотье — в том, что касалось границ «самостийной державы». По замыслу главарей оуновцев, она должна была простираться до Каспийского моря и Кавказа.

Формулировка звучала так: «В своей внешнеполитической деятельности Украинское Государство будет стремиться к достижению границ, наиболее удобных для обороны, границ, которые будут охватывать все украинские этнические земли и будут обеспечивать ей надлежащую хозяйственную самодостаточность». Проще говоря — где хотим, там и проведем границу…

И начался террор… Объективности ради нельзя не упомянуть, что поляки и в самом деле вели себя по отношению к украинцам и белорусам (составлявшим 40 % населения Польши), как заправские колонизаторы. Это настолько вошло в привычку, что даже в сентябре 1939 года, когда из Польши сбежали и правительство, и высшее военное командование, вступившие на Западную Украину советские части наткнулись на польское воинское подразделение, которое вместо войны с немцами «умиротворяло» очередное украинское село — вовсю стреляя на поражение, убив в том числе и двух подростков. Однако все это нисколько не оправдывает последующую резню мирного польского населения, включая женщин, стариков и детей, устроенную оуновцами…

В 1930 году оуновцы устроили серию поджогов польских хозяйств в Галичине, за 10 лет совершили около 60 террористических актов. Самым громким стало убийство в 1934 году польского министра внутренних дел Перацкого. После чего польские спецслужбы в массовом порядке стали вылавливать оуновцев — а Чехословакия, арестовав всех выявленных на своей территории оуновцев, передала их Польше (хотя отношения меж обоими государствами всегда были напряженные).

Оставшиеся на свободе не унимались: для пополнения казны грабили банки и сберкассы, стреляли не только в «чортовых ляхов», но и в тех украинцев, которых провозгласили «национал-предателями». В то время существовало движение за так называемый «польско-украинский компромисс», то есть широкую автономию украинских земель в составе Польши. Оуновцев это течение категорически не устраивало, и они убивали. Жертвами террористов стали и польский политик Тадеуш Голувко, и украинский писатель Сидор Твердохлеб, и известный украинский педагог и просветитель, директор Академической гимназии во Львове Иван Бабич — сторонники «компромисса».

Евгений Коновалец вместе с украинскими стрелками

Со временем к борьбе против ОУН подключилась и советская зарубежная разведка — в 1933 году боевики ОУН устроили налет на советское консульство во Львове — в виде протеста против пресловутого «голодомора», якобы устроенного злыми москалями с целью выморить побольше украинцев. (Между прочим, я только что совершил преступление — по нынешним украинским законам отрицание «голодомора» считается уголовным преступлением. Ничего, как-нибудь переживу…) Во время налета был убит сотрудник консульства Майлов, а другой советский дипломат ранен.

В 1938 году в Роттердаме, когда Коновалец сидел за столиком уличного кафе, с ним встретился связной, только что прибывший из Украины и рекомендованный Коновальцу «соратниками по борьбе». На самом деле это был знаменитый впоследствии ас тайной войны Павел Судоплатов (кстати, наполовину украинец). Совсем в ту пору молодой «Павлусь» преподнес главе ОУН коробку дорогих шоколадных конфет (Коновалец их обожал, была у него такая маленькая слабость), после чего распрощался. Положив коробку перед собой, террорист номер один стал уплетать конфеты…

Газета «Самостийная Украина», орган партии социалистов-самостийников

Хитрушка тут была в том, что заделанная в коробку бомба срабатывала через полчаса после того, как коробку переводили из вертикального положения в горизонтальное — чтобы «даритель» успел уйти. Естественно, Судоплатов нес коробку в кармане пиджака строго вертикально.

Доесть конфеты Коновалец не успел… Бомба сработала. Потом европейские газеты приводили три версии убийства: либо «красные», либо соперничающая украинская группировка, либо поляки в отместку за все теракты. НКВД, как и следовало, помалкивал скромно, так что смерть Коновальца долго оставалась загадкой…

К тому времени ОУН вновь оказалась на содержании абвера — после четырехлетнего «охлаждения», произошедшего из-за того, что в 1934 году немцы, все еще слабые, выдали Польше Николая Лебедя, одного из участников убийства Перацкого. Но потом оказавшиеся большими прагматиками оуновцы с немцами помирились: Гитлер набирал силу, и денежки от абвера пошли нешуточные. Между прочим, в абвере оуновцев курировал полковник Лахузен, до аншлюса служивший в спецслужбах Австрии, — вполне возможно, кое-кто из оуновцев были еще старыми австрийскими «связями» Лахузена.

После гибели Коновальца ОУН какое-то время руководила ничем особенно не примечательная троица, второстепенные деятели, — но в августе 1939 года главой организации стал полковник Мельник.

Вскоре ОУН, как частенько с подобными организациями случается, раскололась надвое. Дело в том, что на «общее руководство» претендовал и молодой амбициозный Степан Бандера — но и он, и его наиболее видные и активные сторонники в то время, когда паханом избрали Мельника, сидели по польским тюрьмам и лагерям. Пришедшие в Польшу немцы эту полезную для себя публику быстренько освободили, и «молодые волки» ринулись бороться со старым Акелой, то бишь Мельником. Ну, и раскололась ОУН на бандеровцев и мельниковцев (каковое разделение существует и до сих пор среди продолжателей дела ОУН). Как водится, быстренько пошли в ход взаимные убойные обвинения: бандеровцы обвиняли мельниковцев в «пассивности» и потворстве «бывшим польским агентам» — а те, в свою очередь, совершенно на советский манер шили бандеровцам «неподчинение руководству» и «раскол партии». ОУН(б) и ОУН(м) с тех пор так и враждовали, вплоть до пальбы в спину противникам.