Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

Дело обычное – первой мишенью фашизма всегда оказывается собственный народ: абсолютное подчинение любой единой цели не совместимо с правом личности делать то, что ей нравится. Но когда свобода личности раздавлена – пусть даже во имя наиблагороднейшей, но жестко очерченной общей цели, – когда во имя этой цели личность отдана в почти неограниченную власть партийного начальника – он должен быть ангелом, чтобы не использовать ее заодно и в своих личных целях. Этот перпетуум-мобиле – власть, которой невозможно злоупотреблять, – существует лишь в воображении обносившихся почитателей товарища Сталина.

Особой любви к немцам Гитлер не питал – для него они были не более чем средством реализации его великой воли: проигрывая войну, он с ленинской простотой заявлял, что немецкий народ должен исчезнуть, ибо он оказался не на высоте своих задач, пусть миром правит сильнейший (снова «правит», а не сотрудничает). Но изначальной ненависти к другим народам он также, похоже, не испытывал – он ненавидел их лишь в той степени, в какой они препятствовали его сверхчеловеческой воле. Другое дело, что Гитлер вполне безмятежно верил в несокрушимые расовые особенности каждого народа – так же, в сущности, беззлобно, как мы констатируем, что дог сильнее болонки. Славяне – недочеловеки не потому, что он питает к ним неприязнь, а потому, что это так и есть на самом деле. Интеллигенция им не нужна, довольно с них простой сытости и самых примитивных развлечений. Во время войны, когда голодающее население оккупированной России устремлялось на юг, Гитлер объяснял это тем, что русские – природные кочевники. В наши дни его мнение снова подтвердил челночный бизнес.

Вообще Гитлер молол столько чепухи, почерпнув невероятное количество всевозможных сведений из шарлатанских брошюр, которых с падением цензурного гнета и у нас развелось предостаточно, что его беспрерывные умствования могут показаться беспорядочной грудой мусора, как это выглядит, скажем, в прекрасном фильме «Молох»: влияние северного сияния на душевные болезни, наклонности чешских усов, стратегические достоинства крапивы… Доминанту не сразу и разглядишь: люди должны быть подчинены единой бесконтрольной воле. Фюрер то планирует предоставить в восточных провинциях как можно больше индивидуальных свобод, чтобы люди там оставались на как можно более низкой ступени развития (свободные люди начинают себя вести как обезьяны); то он сетует, что Гражданская война в США между Севером и Югом разрушила новое великое общественное устройство, основанное на идеях рабства и неравенства, – но принципиально важные суждения часто утопают в расистской ахинее: немецкая часть американского народа – источник его обновления, когда-нибудь она пробудит дух нации против еврейского и балканского отребья. А до тех пор Америка (расовая смесь) не будет опасной.

Любопытно, что о евреях Гитлер порой отзывался едва ли не с восхищением. Он совершено серьезно считал современную экономику созданием евреев: «Это их сверхдержава, которую они развернули поверх власти всех государств мира. Что за гениальное творение, какой изощренный и в то же время простой экономический механизм!» Но два народа не могут быть избранными одновременно – или евреи, или немцы (всегда должно остаться что-то одно: или пить – или есть). По-настоящему, уверял он, борьба и ведется между немцами и евреями – остальное только маска. Несмотря на очевидную нелепость буквального смысла этого утверждения, Гитлер, возможно, имел в виду борьбу двух моделей социального устройства – модели либеральной, основанной на свободном обмене, и модели иерархической, основанной на подчинении низших высшим. Снова вместо взаимного дополнения – борьба на уничтожение. В этом и заключается суть фашизма всех цветов: чудовищная гипертрофия, абсолютизация какого-то (или каких-то) – часто разумного – принципа. Не случайно Раушнинг характеризует Гитлера примерно теми же словами, что Бердяев Ленина: мастер упрощать. И «красный», и «коричневый» фашизм – это бунт энергичной простоты против трагической сложности, неустранимой противоречивости социального бытия. Упростительство Гитлера простиралось даже на вполне специальные вопросы – та же роль евреев в строительстве капитализма должна быть не просто заметной, но именно решающей. Хотя какие-нибудь средневековые Медичи могли бы заткнуть за пояс тогдашних Березовских. Иное дело – наиболее инициативные финансисты и торговцы действительно часто выходили из каких-то национальных или конфессиональных меньшинств, слабо связанных с традиционным укладом, – но нет никаких оснований думать, что евреи на этом поприще отличились существенно круче шотландцев.

Впрочем, истина для Гитлера была делом десятым. «Протоколы сионских мудрецов» – фальшивка? Ну так и что! Антисемитизм – наиболее ценная часть нашего пропагандистского арсенала: нужно все пороки либерализма приписывать проискам евреев, и тогда люди в борьбе с этими происками будут неизбежно приходить к «нашим» идеалам. Ведь чтобы прижать любое меньшинство, требуется отказаться от всеобщего равенства перед законом – а это серьезнейший шаг к фашизму.

Весьма разумно. Сегодняшние коммунисты тоже вполне планомерно расшатывают демократию, делая вид, что ополчаются всего лишь на еврейское засилье. Да и демократический «бардак» служит веским аргументом в пользу тоталитаризма – особенно в качестве реакции на либеральную утопию: развитому обществу, многочисленные части которого выполняют необходимые, но соперничающие функции, действительно нужен человек, принимающий окончательные решения, полагающий предел свободной борьбе социальных сил. Но абсолютизируем – и будем иметь: «Все должны быть рабами одного». По-видимому, повторяю, это общий закон: всякая модель социального устройства, не допускающая внутренних противоречий и неопределенности, точно и окончательно отвечающая на все социальные вопросы, неизбежно является протофашистской. Поэтому окончательная победа над фашизмом невозможна, ибо стремление к максимальной простоте, к непротиворечивым и исчерпывающим моделям всех явлений – одно из тех важнейших свойств нашего разума, которые создали современную науку: все должно быть объяснено, ничто ничему не должно противоречить. И так легко эти правила Аристотелевой логики незаметно распространить на принципы социальной жизни…

Единственное противоядие от простоты фашизма, которая хуже воровства демократии, – прививка трагического мировоззрения, предполагающего мир противоречивым и неисчерпаемым, неуправляемым и непредсказуемым.

Иными словами, мироощущение может быть лишь трагическим или утопическим.