Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

– Егоров. Нет, Георгиев…

– Ну вот. А если бы его имя знала каждая собака, с ним вышли бы на демонстрацию, провели предупредительную забастовку, глядишь, и он не отступил бы. Или кто-то другой на его славу польстился.

– Пожалуй, чтобы бороться за национальные интересы, действительно нужна национальная солидарность, – вынужден был признать я. – Но чтобы создавать… Создают только одиночки.

– Создают-то одиночки… Но что создает одиночек? «Евгения Онегина»-то написал, бесспорно, Пушкин, но вот попробуй создать Пушкина отдельно от тогдашней его России… Для начала, конечно, потребуется его генотип, но потом на него придется наложить хотя бы главные его впечатления: воспоминания об оскудевшей родовитости, близость к двору, соседство гусар, культ Марса, Вакха и Венеры, французскую поэзию, Арину Родионовну… Попробуй создай Арину Родионовну вне русской деревни, вне крепостного права, которое привязало бы ее к барскому дому, – в общем, чтобы воссоздать великого поэта, потребуется воссоздать всю структуру страны. Откуда бы взяться пушкинскому культу воинской чести, если бы не войны, которые вела Россия, – национальные войны, других тогда быть не могло.

– Ты хочешь сказать, что без национального разделения не было бы и Пушкина, – н-ну, пожалуй. Но это было двести лет назад.

– И чтобы сохранить его, сегодня тоже необходимо национальное разделение. Почти вся культура хранится главным образом по национальным квартирам. Если ее обобществят, результат будет примерно такой же, как при любой коллективизации. Частные дома, частная скотина – это такая отсталость, столько беспорядка, собственнических конфликтов!.. Но когда обобществишь, дома разваливаются, скот дохнет… С национальным разделением жить опасно – без него невозможно. Общечеловеческих фигур в культуре почти не существует – ну, Шекспир какой-нибудь. Да и то он англичанам ближе, мы ведь только его переводы знаем… А вот Пушкин точно не принадлежит к общечеловеческим ценностям, его по-настоящему только мы любим. Это, конечно, не значит, что в России его каждый забулдыга знает, понимает и обожает, – таких, может, во всей России не больше тысячи. Еще тысяч сто обожают его без понимания, еще миллионов десять уважают понаслышке, но – какое бы узко прагматичное, замудоханное правительство ни оказалось в России у власти, оно никогда не решится вслух ответить этой тысяче знатоков, этим ста тысячам обожателей: да хрен с ним, с Пушкиным, разваливается Михайловское – и пусть себе разваливается, забывают школьники дядю самых честных правил – так он и есть дань, готовая земле. Любой министр, любой губернатор будет вертеться как уж на сковороде, но станет делать вид, что он исключительно ради Пушкина и стремилея в свое кресло. Ну а если бы это пушкинское лобби обратилось к какому-нибудь всемирному правительству, им бы имели полное право ответить: а почему не Ду Фу? А вы знаете, что в Республике Чад погибают народные промыслы? В мире слишком много рвани. Если все на всех поделить, исчезнут именно те островки, которые и являются надеждой для всего мира, отчасти даже кормят его. Если убрать национальные границы, Европа исчезнет, ее затопит голодная Африка, Азия…

– В Швеции в любой детской компании всегда видишь парочку мулатиков, а то и негритят. Думаешь, Швеции скоро не будет?

– Почему – я же не расист! Народ – это не население, а структура – структура управления, производства, образования, воспитания, коллективных привычек, мнений, вкусов, мифов… Само собой – язык… И неважно, какие личности – черные или белые – заполняют клеточки этих структур. Клетки твоего организма, с тех пор как мы не виделись, тоже наполовину обновились, но ты же не скажешь, что это больше уже не ты. Хотя насчет Швеции надо еще посмотреть лет через сто.

Аня поглядывала на меня с улыбкой, в которой смешивались благостная насмешка и торжество: чудак, мол, конечно, но ведь голова!

– С чем я готов согласиться… Действительно, так случилось, что вся культура и цивилизация были созданы в мире, разделенном на нации. Поэтому устранять их нужно с некоторой осторожностью.

– Не просто «так случилось» – как будто могло случиться и иначе. Человечество делает каждый новый шаг далеко не в полном своем составе, основная масса всегда прозябает в относительной дикости – очередной шаг делает какая-то группа прорыва, а остальные потом веками кое-как подтягиваются. Греция создала высочайшее искусство, философию, Рим – право, государство, которое объединило множество народов, евреи дали миру монотеизм, христианство, голландцы…

– Стоп-стоп, у меня сразу несколько вопросов: во-первых, создали не «греки», а только наиболее одаренные из греков. И христианство создали не «евреи», а какие-то отщепенцы из евреев, а народ как целое, если пользоваться этим выражением, христианство отверг. И в-третьих, если даже прогресс осуществляют группы прорыва – нации, то что же хорошего, что Рим объединил, то есть уничтожил, множество этих групп?

– Отвечаю в обратном порядке. Дробление на племена, малые народности – или большие, но бесструктурные – не позволяло возникнуть структуре достаточно сложной и достаточно мощной для развития высокой архитектуры, техники, скульптуры, театра… В общем, для сложного разделения труда. Внутри-то этой структуры все выдающееся создавали, конечно, одиночки, но вне ее они просто не смогли бы возникнуть и реализоваться. Платон не мог бы возникнуть среди древних германцев, а Кант или Бетховен – среди греков XVIII века. Сказать, что греческое искусство создано не Грецией, а только сотней творческих личностей, все равно что сказать, что яйцо снесла не курица, а только ее матка. А в курице – в целом – намешано слишком много лишнего, противного, опасного: какие-то перья, кишки, клюв… Так все утописты и рассуждают: давайте оставим только нужное, будем питать матку трубочками, создадим современную электронную курицу – мир без эксплуататоров, мир без наций…

– Но ты же не будешь спорить, что общечеловеческие ценности выше, чем национальные?

– Я недавно обнаружил, что не знаю, что такое общечеловеческие ценности. Если это качества, присущие всем людям без исключения, то в общечеловеческие ценности попадут лень, трусость, скупость… И сегодня есть народы, у которых престижно разбойничать. А если назвать общечеловеческими любовь, скажем, к детям, к земле, это чаще всего будет любовь к своим детям, к своей земле… Невозможно все любить одинаково – поэтому всякая любовь разобщает.

– Ну, ты совсем ретроградом заделался!.. Впрочем, я тоже об этом думал: невозможно, чтобы математик и генерал, англичанин и русский любили в мире в точности одно и то же – хорошо, если они хотя бы избегнут ненависти друг к другу. Поймут, что все мы включены в единую систему, без которой никто не сохранит свою часть.