Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

В свои семьдесят девять Мария Игнатьевна вполне сохранила особое обаяние интеллигентной столичной дамы, умеющей и подоить корову, и окучить картошку, и нащепать лучины для растопки. Как ни хрупко было ее материальное положение, от угощения пришлось отбиваться (готовила она классно, это я тоже запомнил). Квартплата у нее две тысячи тенге, а пенсия – две девятьсот. Но и ту задерживают. Всех пенсионеров занумеровали и, словно о мобилизации, объявляют по радио, до каких номеров дошла очередь. Но все равно давка. Многие из близлежащих районов, где положение еще хуже, любыми способами стараются прописаться в Акдале – хоть в общежитии, но поближе к кассе.

Сын по-прежнему работает врачом. Был главным, теперь поставили казаха. Со всеми приработками набирается тысяч десять – по нынешним временам терпимо. В больницу люди приходят со своими бинтами, лекарствами, бельем. Недавно в Алма-Ате (Алматы Мария Игнатьевна игнорирует не то из принципа, не то по привычке) был съезд врачей – сидели серьезные люди, практики, научные работники, – и перед ними выступила жена президента с докладом, как нужно голодать и холодать по системе голодаря и холодаря Иванова. И после этого все доктора и академики говорили уже не о медицинских проблемах, а о пользе холода и голода. До сих пор, когда привозят тяжелого пациента, в больнице пошучивают: может, его в прорубь опустить? Срочные операции все же делают бесплатно, а плановые – за деньги, две-три зарплаты. Весь инструмент износился, скальпели по второму разу хромируют – как раз на том заводе, где работает невестка Марии Игнатьевны.

На заводе из трех тысяч человек осталось шестьсот, здания посдавали под склады, под какие-то полукустарные производства: и связи распались, и дизели их устарели, и вообще овес нынче дорог – два года вообще не получали зарплаты, сидели в пальто при отключенном за неуплату отоплении, все на что-то надеялись. И наконец очередной директор, немец из местных, сумел поднять один цех (или одну линию – поршневую, что ли). Плату с бывших совхозов и нынешних акционерных обществ получают в основном натурой – зерно, мясо, птица, так что на работе кормят от пуза, и домой все уходят с кошелками (тут я понял, почему на кухне оказался полиэтиленовый мешок с десятком булочек). А зарплату платят на двадцать процентов, остальное переводят на счет – когда его распечатают и распечатают ли вообще – бог весть. Но хотя бы сыты. Когда в Алма-Ате надумали переводить поршневую в Джамбул, рабочие заточили пики и дежурили у цеха круглые сутки. Из столицы приезжали уговаривать, сулили деньги – нет, ни в какую.

Если называть демократией страх правительства перед населением, то демократия в Казахстане сделала несомненные успехи.

Русских с наиболее привлекательных мест выдавливают по обычной схеме: отдел сокращают, а через месяц набирают новых людей. А в отделе кадров сидит казашка. Внук весной окончил университет, юрфак, получил бакалавра – знания, конечно, не очень, хоть и платили по тысяче долларов в год, из кожи лезли, но ведь и у других не лучше – и полгода не мог никуда устроиться. Уже и через знакомых узнавали: нужен такой специалист. Но как посмотрят на него – сразу «не нужно». Да еще в армии не служил – не надо нам таких. Он и сам, впрочем, говорит: там же одни казахи, как я там буду работать, всегда буду последним человеком. Совсем недавно устроился в частную фирму на пять тысяч в месяц, занимается оформлением договоров.

– А в России сейчас есть антисемитизм? – По вполне понятной ассоциации поинтересовалась Мария Игнатьевна с вполне понятной осторожностью (русским почти всегда кажется, что евреи преувеличивают значение этого вопроса, а евреи с горечью ощущают, что полного понимания не встретишь даже среди самых милых людей, если дело их лично не касается) и вполне понятной надеждой услышать о чем-то приятном для своих добрых знакомых, а также снять с себя толику национальной вины.

– Государственного нет. До такой степени нет, что это уже стимулирует антисемитизм бытовой – столько на высоких постах оказалось инородческих фамилий.

– Говорят, что сейчас больше не любят кавказцев?

– Кавказцы – враг временный, вроде соседа по коммуналке: разъедетесь – и через неделю забудете. Как сказал бы один мой знакомый мыслитель, кавказский торговец раздражает население, но не опасен для народа, а еврейский интеллигент полезен для населения, но опасен для народа. Для народа как целого. Хотя повышая экономический потенциал или обороноспособность, еврей служит и державе.

– Что-то очень сложно…

– Еврей в России, как, похоже, сегодня и русский в Казахстане, чаще всего не государственник, не националист – их обычно называют либералами. Впрочем, есть и евреи, считающие себя аристократами по рождению, но это аристократия вырождающаяся, либералов намного больше. А либерал главным в человеке считает его личные качества. И этим подрывает единство в решении общенациональных задач. Поэтому для тех, кто желает сплотить народ в единое целое, либерал всегда будет более серьезной опасностью, чем даже открытый враг с оружием в руках: тот не покушается на структуру целого.

– Это у вас в России теперь так рассуждают?

– Нет. У нас в России о национальных проблемах рассуждают такие господа и товарищи, что… Они подают их в таком коктейле лжи, зависти, невежества, злобы, реваншизма, что на этом месте еще тридцать лет ничего не будет расти. Они добились того, что слово «национальное» и выговорить неприлично – полагается зажать уши и твердить зажмурясь: общечеловеческие ценности, общечеловеческие ценности, общечеловеческие ценности… Или личность, личность, личность… Ладно, давайте о чем-нибудь менее взрывоопасном: какие-нибудь заводы все-таки работают?

Нормально работает только кондитерская фабрика – совместно с немцами, на новом оборудовании, даже упаковки красивые, как иностранные. Мясокомбинат пока тоже работает. Химический завод все цеха распродал под малые предприятия. Камвольный комбинат тоже – кто-то шкуры обрабатывает, кто-то еще что-то. Ремонтный завод что-то еще мастерит для совхозов, но те и сами постоянно без света сидят, животноводческие комплексы, рассчитанные на доильные аппараты, вымирают, скот забивают на мясо, целые районы пустеют, стоят брошенные села. Казахов ввозят из Монголии, те поживут и едут обратно.

Зато Акмолу отстроили! Если бы не эта показуха, могли бы с половиной долгов расплатиться, сейчас в районы ходит по одному автобусу в день, с некоторыми пунктами вообще нет связи, пенсионный возраст хотят повысить до шестидесяти трех лет. А правительственный аппарат со всей челядью переезжает в европейские квартиры.