Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

– Почему бы им с палаток не начать, если они такие патриоты? Как мы в пятьдесят пятом…

Что больше всего задевает Марию Игнатьевну – не материальные лишения: такое ли переживали! – мучает ее неблагодарность. Когда они поднимали целину, казахам насильно развозили квашеную капусту: у всех был авитаминоз, трахома, туберкулез…

– Мы их научили мыться, туалетом пользоваться, а теперь все забыто: мы все сами! Женщины теперь такие холеные, в манто… И слава богу, но надо помнить, кто эти дороги проложил, кто эти дома выстроил, воду провел. Нет, пожилые люди русским еще сочувствуют, а молодежь – что вы, они сами с усами! Если о целине что-то услышишь, то обязательно про экологический ущерб – но ведь хорошее тоже надо помнить?

– Хорошее вы делали для населения, а не для народа. Хотя и вообще неясно, имеется ли в структуре хоть какого-то народа орган для благодарности. Или там все предназначено только для собственного утверждения.

– У нас одно окошко в мир осталось – российское телевидение. И то урезанное до последнего. Даже ОРТ теперь передают через Алма-Ату. Чтобы не пропустить, если что-то будет не по шерсти. Рассказывают, что во время визита Назарбаева Жириновский дал ему пощечину, так теперь цензура следит день и ночь, чтобы эту сцену перехватить, – Мария Игнатьевна горько улыбнулась. – А казахское телевидение – только как у нас все хорошо и какой у нас мудрый президент, все предусмотрел до 2030 года. Вот вам и демократия по-казахски. У вас ведь президента критикуют?

– У нас только один президент за что-то и отвечает. Вернее, за все. Сегодняшнюю сводку погоды в России передали бы так: градусники показывают минус шестьдесят, у людей сжимаются кулаки, скоро и русскому долготерпению придет конец – а президент играет в теннис!

– У нас все иначе: градусники показывают минус двенадцать, это на три градуса теплее, чем в аналогичном квартале прошлого года, – мудрая политика президента приносит свои плоды. Не знаю – мне кажется, власть не должна так сильно над людьми возноситься.

– Но и валяться у них в ногах тоже не должна. Люди тоже должны понимать, что дело власти заботиться не о тебе лично, а об общественном целом, как его, это целое, ни понимать. В эпохи перемен, когда все готовы друг друга передушить – не обязательно физически, можно ценами, налогами, – в такие эпохи только сильная власть может заставить богатые отрасли, регионы поделиться с бедными. Да и бедных поставить на место. Власть может быть мягкой в двух случаях: или уже воцарилась полная гармония, все довольны друг другом, или она не выполняет своих обязанностей.

Если бы десять лет назад кто-то сказал мне, что я когда-нибудь буду всерьез размышлять о проблемах власти… Пусть власть сама беспокоится о своих проблемах, а мое дело по мере сил и храбрости над ней глумиться. И, разумеется, ни за что не отвечать. В ту пору при всех слабостях я еще все-таки напоминал истинного интеллигента, считающего главным своим делом – быть совестью. Только не своей, а чужой. А еще лучше – общегосударственной. Но сегодня меня уже не прельщает служба по раздутому министерству праведности – меня гораздо сильнее заботит не чистота моего морального облика, а что в реальности будет со страной через десять, двадцать, пятьдесят лет. И когда я всерьез задумываюсь о последствиях каждого государственного решения и вижу, что все они потенциально жестоки и опасны, я уже не чувствую в себе сил с презрением отнестись даже к такому заведомо греховному институту, как правительство.

Аня кормила уличными пельменями заглянувшего в гости отца – так и не померкшую звезду местной журналистики: его резкие статьи (на грани дозволенного) частенько перепечатывала и центральная пресса, а еще более резкие реплики вслух (уже и за гранью) не раз навлекали на него неприятности, придавая его славе особую пикантность. Крупный мужик, в молодости служивший матросом, он, несмотря на седину, сохранял в ухватках что-то от добродушного могучего парня-увальня. Мне всегда нравилось сочетание простонародности и интеллигентности в его облике, однако он и сейчас раскланялся со мной не без некоторой настороженности: не то ему казалось (совершенно ошибочно), что мне в жизни все слишком легко дается, не то он подозревал меня в тайном высокомерии – тоже напрасно, и все же… Гармония недосягаема.

Пельмени были настоящие – тугие, с соком: меня, едока пельменей в четвертом поколении, глубоко возмущает та мешанина из клочьев раскатанного теста и сухих фрикаделек, которую в обеих столицах смеют называть пельменями. А тут прямо на улице, гремучие, как галька…

Пользуясь отсутствием Вадима с его охлаждающим научным объективизмом, Аня спешила наябедничать побольше.

Скоро вступит в силу закон о государственном языке, а русские дети учить казахский язык не хотят. Но и казахские преподаватели совсем не стараются, даже директор на педсовете сказал: вы как будто хотите вызвать неприязнь к своему языку! Они совсем не привыкли к ответственности… По истории Казахстан подается как жертва колониальной политики, постоянно возвращаются к геноциду тридцатых годов, но учителя пока что позволяют себе говорить, что не все так однозначно, Россия несла и культуру, и цивилизацию. Но все это можно, пока нет учебников. По литературе заставляют изучать творчество писательских нацкадров – это новая «Мать» и «Молодая гвардия». В селах тысячи детей не ходят в школу, а раньше за одного голову снимали. В одном селе девушка не могла учиться и покончила с собой – должна была содержать всю семью и все равно не вытягивала. И в день ее похорон процессия столкнулась с новым «мерседесом» акима: как раз ехал из Акдалы показать народу светлое будущее.

Пельмени сделались совершенно безвкусными. Вяло дожевывая, я кисло возразил, что когда мой дядя ездил по аулам с инспекторской проверкой, так в школах не только посещаемость была более чем условная, но и сами школы открывались уроку эдак к третьему: «Еще рано, директор еще магазин не ходила».

– Но тогда хоть показухи какой-то требовали!

– Скажи, пожалуйста, что такое «Казыгельдин-фонд»?

– Это как бы научная организация с коммерческими льготами: десять человек изучают борьбу с русской колонизацией, а остальные торгуют зерном, гээсэм…

– Что-что?..

– Гээсэм – это горюче-смазочные материалы.

– Ты, однако, тоже набралась… А чем вообще население кормится?

– Кто может, торгует, челночничает…

– Но продавать можно только тем, у кого есть деньги – откуда они у тех, кто не торгует? Что область вообще производит?

– Зерно. В Снегиревско-Арайском карьере очень даже неплохо живут, руду поездами гонят. Недавно им хотели казаха поставить – устроили забастовку: нам и с этим директором хорошо – отстали. Что еще? Электричество, наверное, Сарыкамышская ГЭС… Но в основном, наверное, зерно.