Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

Все это время ее отец приглядывался ко мне, словно взвешивая, достоин ли я серьезного разговора, и, наконец, хмурясь, сообщил, что производство зерна обходится дороже его рыночной цены, долги хозяйств растут. Правда, есть несколько крепких бывших совхозов, а те, что разделились, теперь приходится собирать обратно: если при дележе досталось двадцать пять га плюс колесо от трактора К-700… Буквально хотят возродить институт помещиков – кто возглавил бы новые кооперативы. А приезжает президент – все как попки: все хорошо, все хорошо… Хотя сами только что… Газеты на русском языке имеют тираж в десять раз больше казахских, раньше их вообще клали стопками на предприятиях бесплатно – и все равно никто не брал, так и лежали. Да что газеты – если уж уцененный Шекспир на казахском лежал по двадцать копеек… А теперь требуют, чтобы половину материала в русской газете тоже печатали на казахском – тогда придется закрывать газету.

Я поинтересовался давним дядиным студентом, который теперь какая-то шишка в администрации акима.

– У таких всегда все хорошо. Поет по-казахски… Недавно на областное совещание опоздал, так согнулся, как червяк, прямо прополз в первый ряд… Ну опоздал ты, так сядь сзади!.. Но нет, надо же засвидетельствовать почтение, в глаза заглянуть…

Я с удивлением подумал, что этим любимчикам судьбы – здоровым мужикам – в каком-то смысле труднее жить: им более неудобно сгибаться.

Отношения столицы с провинцией напоминают отношения двух соседствующих культур – одна блестящая и влиятельная, другая малозаметная, но гордая (утрачивая гордость, культура перестает быть культурой – экзистенциальной защитой): наиболее патриотические представители слабой культуры, желая удержать при ней одаренную молодежь, стремятся изолировать ее от соблазнов – и стыдом, и гордостью, и материальными границами. Когда соперничающие культуры – национальные, сделать это намного проще: можно опереться и на красивые лозунги, и на кое-какие международные принципы. А вот когда патриотический барьер не национальный, а только региональный… Словом, хорошо, что не всем молодым людям тесна их малая родина – иначе высосанная столицей провинция осталась бы совсем без элиты.

Мои школьные приятели все вышли в люди: Вадим – первый математик, Cepera – завлаб, производитель спецкристаллов для солидных КБ, Генка – полковник по особо важным делам, Леха (Скворец) – главный инженер химического завода… К сожалению, он не сумел выбраться на нашу вечеринку, но мы все равно отлично посидели.

Как они вписались в новую действительность? Когда перестали платить за кристаллы (пали и сами отрасли, для которых они предназначались), Cepera начал приторговывать телефонами с автоматическим определителем номера – аппараты ему поставляли ровно те же самые екатеринбургские коллеги, с которыми он сотрудничал по кристаллической части. Как-то он расторговался очень удачно – на руках у него на целый месяц оказались чужие пятьдесят тысяч (зарплата за десять лет). Пара бойких мэнээсов из его же лаборатории, сделавшиеся его торговыми агентами, взялись прокрутить эти бабки через Москву: в Лужниках джинсы были чуть ли не вдвое дешевле, чем в Акдале.

Джинсы оказались несколько дороже, нежели предполагалось, зато подвернулся солидный мужик, который только что пригнал из Турции целый фургон и теперь распродавал джинсы мелким оптом даже несколько дешевле, нежели планировалось. Оборотистые научные работники со своими гигантскими сумками отправились с ним куда-то на Кольцо. Неподалеку от подъезда турецкий оптовик попросил их подождать – чтобы перед соседями лишний раз не маячить: «Вы же знаете наш народ». Серегины подчиненные замешкались, не решаясь передать незнакомому, в сущности, человеку столь серьезную сумму, но тут подоспели другие покупатели, которые принялись скандалить, что они сговорились раньше. Влезши без очереди, нахалы всучили продавцу деньги и пустые сумки, через десять минут получили сумки обратно с аккуратными стопками новеньких джинсов, пересчитали и удалились. Спровадивши наглецов, акдалинцы тоже отдали деньги вместе с пустыми сумками и только через два часа наконец уверились, что ждать дальше бесполезно.

Пришлось всей лабораторией обирать знакомых, уже напрямую добывать в той же Москве испытанные телефоны, а когда долг был выплачен, подвернулась новая удача: в налоговую инспекцию понадобились десять компьютеров (информацию передал агент влияния, завербованный своим мужем – сотрудником Серегиной лаборатории). Екатеринбургские умельцы сумели и это, налоговая инспекция явила пример своевременной и точной уплаты – и тут из-за грянувшей денежной реформы были запрещены переводы в Россию. Кто-то сообразил делать это через зарубежные банки и, заработав 200 000$, свалил в неизвестном направлении, дабы не искушать рэкетиров. Другой финансовый гений предложил Сереге перевести деньги через дыру в финансовой границе – легендарный Байконур (екатеринбургские сэнээсы сами брали компьютеры в кредит и звонили Сереге по пять раз в день). Однако Cepera завозился с платежкой, и байконурская партия ушла без него – и без следа растаяла в космосе. Тогда-то Серега в отчаянии и выщупал эту нишу – бумага! Он удачно толкнул акдалинским редакциям два вагона и покрыл все долги. Так с тех пор он и кормится бумагой, купил квартиру с видом на бескрайнюю пойму, отделал ее обоями «под дерево» – не отличить от настоящего: с сучками, с занозами… Не поймите меня слишком буквально: отличная квартира, только забыли поставить унитаз. Но это дело поправимое.

В этой квартире мы и предавались воспоминаниям под аппетитную закуску и элегантную выпивку: прославленная арайская водка и какое-то суперфранцузское вино, утопающее в медалях, – цветная водичка с разболтанной эссенцией. Рынок все поставил на свои места!

Генка внешне переменился меньше всех, но – раньше он был очень смешливый, а теперь, можно сказать, посуровел. Губы разжимает в минимально необходимом объеме, изъясняется таким примерно языком: «брызги мозгового вещества», «кольцо желтого металла», «субъект кражи». У следователей есть популярный прием – чередование «злого» и «доброго» – так Генку всегда использовали в качестве «пряника». Если таковы там «пряники», каковы же «кнуты»? Но постепенно и Генка расслабился – я наконец начал в нем узнавать прежнего симпатягу: лучшего «пряника» и пожелать невозможно.

Он в своем департаменте второе лицо, а первым ему не бывать: здесь тоже не расисты сидят, им что кореец, что русский. Тем не менее его пытались перетянуть аж в КНБ – умение работать все-таки кой-чего стоит. Генка (это я уже стороной узнал) известен еще и неподкупностью. Однако брать самому и смотреть в сторону, когда берут другие, – вещи очень разные. Люди друг с другом, низ с верхом здесь крепко связаны и повязаны. Сейчас он занимается громким делом: в загородном ресторанчике у переезда через Убаган был застрелен из автомата вместе с шестью (!) шестерками уголовный авторитет краевого значения, пировавший с начальником следственной части района.