Любовь Ковалевская - Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста

Производством и сбытом железобетона в системе Минэнерго СССР занимается ВПО «Союзэнерго-стройпром». Управление строительства Чернобыльской АЭС заключило экспериментальный договор с управлением «Энергостройкомплектация». Что значит — экспериментальный?

Раньше договоры заключались между заказчиком и заводами-изготовителями, расположенными в разных уголках страны, что осложняло и систему оплаты заказов, и взаимные контакты, особенно когда возникала необходимость оперативного решения обоюдных вопросов. Теперь централизованным заводом-изготовителем выступает вышеупомянутое планирующее управление: и принимает, и размещает заказы, и расплачивается за их изготовление с заводами. Заказчик же напрямую работает только с управлением «Энергостройкомплектация», производя оплату заказов лишь после получения полного комплекта (объект — комплектная поставка) непосредственно управлению. Как видим, такой договор и взаимовыгоден, и удобен, потому что освобождает заказчика от лишних хлопот, а заводы-изготовители — от забот при несвоевременной оплате заказов. Однако и до сегодняшнего дня не отработана методика ведения документации по отправлению и приему грузов в рамках данного эксперимента. Заказчик, получая груз, даже не знает, из какого комплекта он прислан. Но выход есть, причем самый простой: в сопроводительной документации при отправке груза указывать комплект и объект. Не нужно ни чрезмерного напряжения, ни дополнительных затрат, чтобы решить этот вопрос, однако он все равно почему-то не решается… А если отбросить деликатность, то здесь срабатывает иная «всеобщая электрификация», когда всем все до лампочки, то есть мы опять упираемся, словно в глухую стену, в проблему нравственности.

Есть и еще одно «но» или «однако», значительно серьезнее. Из-за недобросовестности завода-изготовителя заказчик не может избавиться от брака, некомплектности или срывов поставок. Так, в 1985 году было заказано 45 500 кубических метров сборного железобетона, недопоставлено — 3200, а из полученных 42 300 кубометров — 6000 поставлено некомплектно, в результате (так называемый, обратный результат) и до конца года некоторые заказы оказались незакрытыми.

Что означает для стройки некомплектная поставка? Во-первых, накопление сверхнормативных запасов. На 1 января 1986 года из остатков железобетона в 36 700 кубометров сверх нормы было 32 000 кубометров. Выходит, что железобетон есть, а монтировать его нельзя. Вот и простаивают коллективы, срываются сроки сдачи объектов, бригадные подряды (а в отчетах — все на хозрасчете). Во-вторых, затоваривание, перегруженность складских помещений и разгрузочных площадок (при комплектной поставке разгрузку можно максимально приблизить к объекту), что, в свою очередь, приводит к сверхнормативным простоям вагонов (а значит, и к штрафам), порче конструкций (нижние лопаются под тяжестью верхних), дополнительным перевозкам и постоянному перекладыванию конструкций с места на место в поисках (!) нужной. Участок производственно-технической комплектации управления строительства ЧАЭС постоянно трудится со значительным перевыполнением плановых заданий (за 1985 год переработано 16 048 тонн груза), однако успешной, эффективной работу УПТК никак не назовешь.

В-третьих, некомплектная поставка — это дезорганизация производства, дополнительные трудозатраты, неудовлетворенность людей.

В техинспекции (отдел, контролирующий качество поставок и работ) накопились горы актов по определению стоимости дополнительных трудозатрат и вычетов их из стоимости конструкций бракоделов. И брак оплачивается, оплачивается на протяжении десятков лет.

Приводя эти факты, хочу заострить внимание на недопустимости брака при сооружении атомных электростанций, энергетических объектов вообще — каждая конструкция по своей несущей способности должна соответствовать норме, каждый кубометр железобетона должен быть гарантией надежности, а значит — и безопасности. И главным контролером всех, кто причастен к возведению энергетических объектов, должна быть прежде всего его совесть. Убеждена, что у человека, имеющего совесть, брак невозможен, так как это унижает его…».

Разлад разладу рознь… Рядом с Чернобыльской АЭС вырос прекрасный город, взявший себе имя реки, на которой стоит, — Припять.

«Я всегда мечтал сам создать проект города, от первого до последнего дома. Эта мечта делала интересной мою жизнь, помогала забывать плохое. В 1969 году я приехал в числе первого строительного десанта, чтобы выбрать площадку для города и электростанции. Среди пустынного поля словно привиделись мне очертания будущей Припяти — города молодых.

Выбор площадки был сделан: удобные транспортные связи, наличие железнодорожной станции, возможность речного сообщения, действующие автодороги и аэродромы местных линий — все это создавало условия для полнокровной жизни города. А атомные… Новые города не возникают без промышленных или энергетических объектов… Природные условия здесь подходящие для станции: относительно неплодородные земли, необъятная ширь поймы реки… Но это не мое. Задача архитекторов заключалась в том, чтобы вписать город в окружающую среду, не нарушая созданного природой гармонического ландшафта».

Это отрывок из беседы с главным архитектором проекта Припяти Геннадием Ивановичем Олешко в 1982 году. К сожалению, этот талантливый человек скончался за год до аварии после тяжелой болезни. Сохранилась и старая запись разговора с бригадиром монтажников Иваном Нестеровичем Рагулиным:

«Двадцать четыре года работаю на монтаже, в основном главных корпусов электростанций. Но все делаю, как впервые, все мне интересно. И не только в моей работе. Люблю наблюдать за тем, как красит маляр, как электросварщик вычерчивает шов, как из-под рубанка плотника кучерявится стружка. Да и работа монтажника позволяет многое увидеть. И не только увидеть, но и почувствовать, ведь первый дождь — наш, первый снег — наш, проклюнулся из почки весной первый зеленый листок — тоже наш…»

Велика сила чувств, разбуженных мечтой создателя: несколько раз Г. И. Олешко менял проект, чтобы сохранить груши-вековухи, сосновые островки, отдельные деревья — он чувствовал землю, на которой жил и работал. Потому что любил не только свое дело, но и землю.

В это утро, 26 апреля, я проснулась с ощущением какого-то еще неизведанного волнения и, одновременно, с чувством сброшенного наконец с плеч тяжелого, но сладостного бремени: вчера, еще до темна, дописалась последняя строка поэмы о Паганини, которую я решила включить в свой поэтический сборник. С этой последней строкой рождалась моя первая книга, книга моего мира, моей души; с этой последней строкой рождались новые надежды… Распахнула шторы — и зажмурилась от яркого солнца. Курчавились нежной весенней зеленью под окнами березки, самолюбиво топорщились резные листочки клена. И только птиц не было слышно, в кормушке осталось нетронутым зерно. Зато солнце оставалось солнцем! Захотелось на улицу, под эти животворные лучи, под высокое небо… Хотелось вдохнуть полные легкие весенней свежести, еле уловимого аромата воздуха, чтобы — в который раз! — ощутить полноту жизни, неповторимость каждого дня, каждого мгновения…