Виктор Александров - Мафия СС

— Признаете ли вы новую фашистскую республику?

Эти люди знали, что Гитлер проиграл войну, и больше всего на свете они хотели мира и возвращения на родину…

Два мощных прожектора, нацеленных на итальянцев, внезапно затопили луг белым светом. Короткая лающая команда фельдфебеля — раздались автоматные очереди.

Они падали на землю Прованса, крича от страха, изумления, гнева. Эти крики слышали местные жители. Обитателям фермы Морнасс и замка немцы приказали покинуть окрестности, чтобы никто из них не стал свидетелем расправы. Они укрылись в небольшом лесу неподалеку. А мадам Жув спряталась за строениями.

— Когда выстрелы умолкли, — рассказывала она мне, — немцы стали готовиться к отъезду. С луга все еще доносились стоны. Эсэсовец хладнокровно добивал людей выстрелами в затылок. Выполнив свое дело, палач присоединился к отступающей роте.

— Я могла бы опознать этого эсэсовского офицера, — утверждает владелица замка, — у него не было одной руки.

Не был ли этот палач эсэсовцем Карлом Лидтке, которого видели в машине, следовавшей за автомобилем Лейббранда при выезде из Авиньона? Есть все основания это предполагать.

Немцы ушли, и один из свидетелей расстрела, Марсель Гуде, поспешил к месту, где разыгралась трагедия. Одно за другим он переворачивал тела, распростертые на земле. Он щупал пульс, прикладывал к губам карманное зеркальце. Пять раз оно запотевало, и пять раз спасатель тащил тела, в которых еще теплилась жизнь, к маленькому леску. Раненые были спрятаны у Франчи, местного зеленщика. Расстрелянные итальянцы были его соотечественниками. Эмигрировав из своей страны, он купил участок земли в Пьоленке на средства, с трудом накопленные во время работы в шахтах Мозеля.

На рассвете с помощью соседа Франчи похоронил двадцать пять расстрелянных итальянцев в братской могиле. Тем временем показались американские танки. Пятерых тяжелораненых доставили в госпиталь в Оранже. Благодаря усилиям военных медиков четверо из них выжили.

Пьетро Корнелли, бывший парикмахер, человек крепкого сложения, теперь служит в банке в Брешии. Он вновь научился улыбаться. Каждый год в праздник всех святых он приезжает повидаться с Франчи, которому обязан жизнью. В день поминовения усопших они вдвоем склоняются над надгробием, воздвигнутым в память о расстрелянных, останки которых в 1954 году были перенесены на городское кладбище в Пьоленке.

Бьямино, землемер из Астии, также вернулся к нормальной жизни.

Альберто Апостоло, владелец ресторана, так и не оправился от потрясения, у него серьезное психическое заболевание. Признанный «недееспособным» германскими трибуналами, он не смог бы дать показаний против своего палача, однако само его состояние свидетельствует об ужасе той бойни.

Алессандро, который тоже не смог полностью восстановить свое душевное равновесие, живет сейчас в Брешии, работает на металлургическом заводе. Долго лечившие его психиатры разрешили ему вернуться к семье.

Позднее были найдены еще двое выживших во время расстрела: Леон ди Бенедетто родом из Калабрии и Гидетти из Таранто.

В штутгартском суде бывший лейтенант выступил с яростным протестом: он не присутствовал при казни «итальянцев, собиравшихся дезертировать». Ему понадобилось восемнадцать лет, чтобы узнать, что они были расстреляны автоматными очередями.

— Меня преследовал неприятель, — сокрушенно признает он. — Само собой разумеется, я был вынужден освободить свою роту от всего лишнего.

По возвращении из моего печального паломничества в Пьоленк я перечитал стенографическую запись процесса в Штутгарте, которую мне передал один немецкий юрист, имя которого я не хочу называть. Рассматривая едва различимые фотокопии, я потерял чувство времени. Память моя все спутала, и я оказался в Нюрнберге 1947 года во время знаменитого процесса над генералами СС… Я присутствовал на нем среди сотни журналистов со всего мира. С наушниками на головах мы следили за речами защитников. Приводившиеся факты бесчисленных убийств леденили кровь.

Иногда слушать допросы было невыносимо, например заявление генерала СС Отто Оллендорфа, повторявшего глухим голосом: «Если бы все повторилось, я сделал бы то же самое». Все они — Штрекенбах, Эрнст, Барбье, Лишка, Иллерс, Хемпен, Рауфф, Мориц — повторяли одно и то же. Все прятались за приказы фюрера или за «законы» военного времени. Некоторые другие обвиняемые, казалось, были менее убеждены в том, что служили благородным целям и «третьему рейху».

Одно дело произвело на меня особенно тяжкое впечатление. Сидевший на скамье подсудимых и опиравшийся на палку старик — оберфюрер СС вместе с эсэсовцами Штрекенбахом, Эрлингером, Бруннером, Гюнтером, Брауном, Вагнером и Шульцем принимал участие в убийстве тридцати тысяч цыган.

Американский судья Мусмано допрашивал его по одному конкретному факту: об одной цыганской семье, которую эсэсовец разыскивал с фанатичным терпением в течение многих месяцев, пока наконец не нашел ее в глухом районе Сербии и не отправил в газовую камеру.

— Чем было вызвано такое упорство? — допытывался американский судья.

— У меня был четкий приказ, в нем точно указывалось количество цыган.

— Они были последними в вашем списке? — спросил судья.

— Да, они были нам нужны для ровного счета: тридцать тысяч цыган… Я должен объяснить вам, господин судья! Меня воспитывали в очень строгих правилах. Мой отец был пастором, человеком долга. Он испытывал ужас перед неопрятностью. Перед тем как сесть за стол, он внимательно осматривал мои руки, ногти. При малейшем намеке на грязь он привязывал мои руки к спинке кресла, стягивал их железной проволокой и бил линейкой до тех пор, пока пальцы у меня не становились синими. Затем я снова должен был мыть руки. Так мой отец, пастор, приучил меня к опрятности. Я никогда не забуду его уроки…

— Однако какое это имеет отношение к тем несчастным, которых вы преследовали в глухих провинциях Балкан?

Казалось, этот вопрос судьи привел эсэсовца в явное замешательство.

— Но, господин судья, они же были грязными и неопрятными. В первый же раз, когда я увидел цыган, я понял, что это всего лишь паразиты. Наше общество могло без них обойтись — их надо было уничтожить.

Этот человек выглядел еще бледнее, чем в начале допроса. Он кусал губы, его тщедушное тело сотрясалось от приступов кашля. Может быть, он потерял здоровье, преследуя этих грязных цыган? Не был ли он жертвой своей благородной цели? Ему понадобились многие месяцы, чтобы отыскать эту семью из девяти человек в глухой провинции Сербии. Достичь точной цифры в тридцать тысяч человек было венцом его карьеры, признался наконец оберфюрер СС.