Пол Коллиер - Исход. Как миграция изменяет наш мир

С точки зрения просвещенного эгоизма установление потолков — мера превентивная: этот шаг вызван отнюдь не тем, что миграция уже нанесла чистый ущерб богатым странам. Экономическое обоснование этой меры сводится к тому, что дальнейшее ускорение миграции приведет к снижению заработков у трудящихся из числа коренного населения и к серьезной нехватке общественных благ. Рынки труда в богатых странах на практике не способны неограниченно быстро создавать рабочие места с высокой производительностью труда: к настоящему моменту соответствующие возможности уже почти исчерпаны. При умеренных темпах миграции, наблюдавшихся на протяжении большей части последнего полувека и совпадавших с продолжительным периодом экономического бума, благоприятные факторы позволяли поддерживать прежний уровень заработков и даже обеспечивали их скромный рост. Но действие этих факторов невозможно экстраполировать на случай отсутствия контроля над миграцией. Установление потолков оправданно и с социальной точки зрения, так как дальнейшее ускорение миграции повысит разнообразие до такой степени, что оно разрушит взаимное внимание.

Что касается сострадания, следует отметить, что самые нуждающиеся в мире люди — не мигранты из бедных стран. Мигранты по меркам своих родных стран обычно являются зажиточными людьми, потому что издержки миграции делают ее недоступной для самых бедных. Больше всех нуждаются те, кто остается на родине. В этом заключается важная нравственная проблема нашей эпохи, и потакание миграции тут ничем не поможет. Ускорение миграции выгодно для Китая, но не для Гаити, а нас в первую очередь должна заботить ситуация именно в Гаити, а не в Китае. В то время как умеренная миграция облегчила бы положение гаитян, даже нынешние темпы миграции, скорее всего, превышают тот уровень, при котором она приносит им наибольшую пользу. Не исключено, что миграция уже встает на пути гаитян в их попытках вырваться из нищеты. Таким образом, соображения сострадания взывают к более срочным мерам и в то же время к более жестким ограничениям, чем те, что диктуются соображениями просвещенного эгоизма.

Итак, и с точки зрения просвещенного эгоизма, и с точки зрения сострадания установление ограничений на миграцию — мера вполне обоснованная. Подобную политику нельзя назвать пережитком давно прошедшей эпохи: ускоряющаяся массовая миграция из бедных стран в богатые — новое и даже еще не вполне заявившее о себе явление, аналогичное глобальному потеплению. Как и в случае глобального потепления, у нас еще не существует адекватной базы данных, которая бы позволила создавать достаточно точные модели, но уже очевидно, что в течение следующих нескольких десятилетий необходимость в мерах контроля будет только усиливаться. Рост обеспокоенности в отношении климатических изменений учит богатые страны заглядывать в будущее и принимать во внимание потенциальный риск углеродсодержащих выбросов. Миграционная политика в этом плане аналогична; более того, оба этих процесса объединяет принципиальная черта: накопление, происходящее после того, как потоки превысят определенный порог.

Что касается климатических изменений, аналитики поняли, что безопасный уровень углеродсодержащих выбросов определяется безопасным количеством накопившейся в атмосфере двуокиси углерода. В том, что касается миграции, аналогичной концепцией является безопасный размер неабсорбированной диаспоры. Диаспора — это накопленный запас неабсорбированных мигрантов, и потому именно диаспора служит критерием, позволяющим оценить влияние миграции на разнообразие. Конечной целью миграционной политики должна служить степень разнообразия, а не темп самой миграции. Как и в случае климатических изменений, мы не знаем, насколько большой должна стать неабсорбированная диаспора, чтобы она существенно ослабляла взаимное внимание, на котором держатся богатые общества. Разумеется, ускорение миграции в какой-то момент повлечет за собой и снижение заработков, но ослабление взаимного внимания — более важная угроза, потому что она менее очевидна и, вероятно, проявляется с заметным опозданием. Это делает ее более чувствительной к серьезным политическим ошибкам: если такая проблема возникнет, устранить ее будет очень сложно. Люди по-разному оценивают опасность, связанную с ростом разнообразия, так же, как они не сходятся во мнении о том, на сколько должна вырасти глобальная температура — на три, на четыре или на пять градусов, — чтобы положение стало угрожающим. Но по крайней мере в отношении климатических изменений такая дискуссия ведется. То же самое требуется применительно к диаспорам: какая величина диаспоры может считаться допустимой — 10, 30 или 50 процентов от общей численности населения, — если учитывать и то, что диаспоры, предоставленные сами себе, обычно концентрируются в нескольких городах? В том, что касается климатических изменений, у нас уже есть верные концепции, а кроме того, все шире проводятся соответствующие измерения. В том, что касается миграционной политики, у нас нет ни того ни другого.

Если мы установим некий предельный безопасный размер диаспоры, то следующей ключевой величиной, лежащей в основе миграционной политики, станет не темп миграции, а темп абсорбции диаспоры. Принципиальная идея нашей рабочей модели заключалась в том, что устойчивый темп миграции, соответствующий тому или иному конкретному ограничению на размер диаспоры, зависит от того, насколько быстро она абсорбируется коренным населением. Эта скорость может быть самой разной для разных групп иммигрантов и для разных обществ: например, тонганцы в Новой Зеландии абсорбируются намного быстрее, чем турки в Германии. Во многих обществах эти важнейшие величины даже не были толком измерены, и потому на первых порах нам придется пользоваться приближенными значениями, постепенно уточняя их.

Такие параметры, как безопасный предельный размер диаспоры и темп ее абсорбции, позволяют нам определить устойчивую предельную величину темпа миграции. Высокий темп миграции совместим со стабильным размером диаспоры только в том случае, если налицо высокий темп абсорбции. И напротив, низкий темп абсорбции совместим со стабильным размером диаспоры только тогда, когда темп миграции остается низким. Этот предельный темп миграции, очевидно, связан с совокупными объемами иммиграции. В том, чтобы определять потолки исходя из совокупных величин, нет ничего скандального: например, в различных лотереях, используемых некоторыми богатыми странами с целью контроля над миграцией, потолки автоматически устанавливаются в зависимости от совокупного количества мигрантов. Однако потолок, о введении которого в настоящее время дискутируют британские политики, определяется как чистый приток иммигрантов минус эмиграция. При этом практически никак не учитывается такая действительно важная величина, как размер диаспоры. Подобный потолок будет иметь значение лишь в том случае, если нас волнует проблема перенаселенности. Сомневаюсь, что преобладающее в современном британском обществе мнение об «избыточности миграции» связано именно с беспокойством по поводу перенаселенности. Скорее всего, оно отражает в себе смутную озабоченность чрезмерным разрастанием неабсорбированных диаспор. Ускорение эмиграции может само по себе стать законным объектом политических мер: оно вредит оставшемуся населению богатых стран из-за оттока квалифицированной рабочей силы.