Евгений Крушельницкий - Город мастеров

Основа репертуара наших хоров — произведения позапрошлого века, и это уже не соответствует сегодняшнему мировосприятию, потому что в каждый период истории есть свои эмоции и свой язык их выражения. За последние годы наш репертуар стал современнее, хотя большое место по-прежнему занимают лучшие произведения русской духовной классики — творения Чайковского, Рахманинова, Чеснокова, Гречанинова. А в прошлом году на ночной патриаршей службе впервые спели «Странное Рождество видевше» Георгия Свиридова. Свиридовский язык очень ясный, интонация проста, и она соответствует слову, это музыка верующего сердца. Мы и Шнитке поём, у него есть произведения для церкви. Очень серьёзные, по глубине и концентрации — уровень Баха.

— А наши композиторы продолжают писать духовную музыку?

— Таких талантливых современников немало, и мы поём их произведения — Борис Феоктистов, Антон Висков, Владимир Мартынов… Кстати, с творчеством Мартынова многие знакомы по фильму «Остров», для которого он написал музыку. Для концертных программ у нас есть и обработки народных песен на духовные темы. Это тоже очень интересный пласт русской культуры.

— Что вас привело в храм?

— Я родился в семье священника и с детства пел в церковном хоре. В школе не возражали, потому что я всегда шёл против течения, ни в пионерах, ни в комсомольцах не состоял, — говорил, что недостоин. Зато неплохо учился, окончил школу с золотой медалью. Параллельно окончил и музыкальную школу. Поступил в Московский медицинский университет, но музыку не бросил, учился в училище имени Ипполитова-Иванова, потом в Гнесинке. Пел в хоре в храме иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Ордынке. В те времена это был самый известный хор, и мне со временем предложили его возглавить. А потом отец Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, пригласил сюда.

— Получается, зря вы учились медицине?

— Нет, не зря. Я доктор медицинских наук, работаю в Диагностическом клиническом центре и в Институте регенеративной медицины. Но одной медицины мне мало, всё интересно.

— В чём отличие регента церковного хора от дирижёра?

— Специфика регентского дела предполагает знание службы, которая состоит из чтения молитв и их пения. Надо понимать, что происходит в храме, потому что у нас не концерт, а звучат распетые молитвы. Можно, конечно, и просто петь, не молясь, но тогда получается уже совсем не то. Иконописец, прежде чем писать, обязательно должен помолиться. Мы тоже пишем: ведь пение в храме — это икона в звуках. Вместе со священником и народом участвуем в службе, молимся через наше пение, это совместный процесс богослужения. Когда есть диалог между священником и хором, то такой контакт объединяет всех прихожан. Если поём сердцем, то слова к сердцу и приходит. Иначе говоря, надо сделать так, чтобы человек, пришедший сюда, не мог не молиться. Далеко не во всех храмах это удаётся.

Кроме того, когда поёшь тексты о душе, о Боге, о твоих с ним взаимоотношениях, то даже в многократных повторениях «Господи, помилуй» каждый раз нужно найти новый оттенок, новый штрих. В службе нет случайных вещей, проходных, даже короткие вещи имеют значение. Рот открыли — это уже очень важно. Как икону не может написать дилетант, так и церковное пение предполагает такую планку, на которую всё время надо смотреть снизу вверх, тянуться к ней. А это требует постоянного профессионального и духовного тренинга.

— Кто у вас поёт в хоре?

— Это выпускники музыкальных училищ, консерватории, хоровой академии. 36 человек, половина мужчин, половина женщин.

— Когда служба удаётся, чувствуете ли что-то необычное?

— Я уже говорил, что по сути мы молимся, а молитва — дело сугубо личностное, и в это время каждый человек чувствует что-то своё. Из вещей банальных можно назвать, например, отсутствие физической усталости, хоть порой приходится петь непрерывно по нескольку часов. С медико-биологической точки зрения это можно объяснить эффектом резонансного взаимодействия (волновая составляющая нашего организма резонирует с «правильной» музыкой), но с духовной точки зрения, и это главное, — силы верующему дает Господь.

— Что значит — правильная музыка?

— Это классика, с которой резонирует наш организм — Бах, Моцарт, церковная музыка. И колокольный звон целебен, он убивает болезнетворные микробы. Существует даже резонансная терапия, которая гасит болезнетворную волну и тем самым помогает избавиться от болезни. Всё это давно было известно по опыту, потом открыто научно. Ведь музыка — это волна, которая резонирует с волной клетки.

— Ваши концерты тоже можно послушать?

— Да, мы не раз выступали в стране и за рубежом с уникальными программами. Бывали в Италии, Швейцарии. А вместе с итальянским оркестром пели произведения Верди у нас.

— Что ещё планируете сделать?

— Вместе с композитором Антоном Висковым хотим подготовить несколько концертов к церковным праздникам, таким как Крещение, Пасха, Преображение Господне. Уже готовы колядки, хотим спеть под орган, такого никто не делал. Есть и литературно-музыкальная композиция к Пасхе, где звучат стихи Есенина, Ахматовой, Мандельштама, посвящённые этому празднику. К Великому посту можно сделать концерт-размышление о душе, который станет для верующих своеобразной духовной подпиткой. Думаем включить в него не только произведения профессионалов, но и народные песни на эту тему, мало кому известные, пришедшие из древности. Программа «Праздники святой Руси» станет некой просветительской акцией: не просто концерт из церковных произведений, а рассказ музыкальным языком о том, как конкретный праздник ощущается православным человеком за пределами храма. Наше пение — тоже проповедь, проповедь Христа, в ней мы рассказываем людям о своих чувствах. Такие идеи, как правило, поддерживают. Но нередко красивая музыка не звучит только из-за недостаточного финансирования. К тому же подобные концерты — для небольших залов, где никакие билеты не оправдают затрат. В общем, планы грандиозные, и вся надежда на спонсоров, просвещённых меценатов. Ведь Патриарший хор — это, можно сказать, визитная карточка православной церкви. Первым шагом к храму для многих становится духовная музыка, тронувшая сердце.

Валерий Топоев — шаман, так сказать, новой формации: в свободное от камлания время хочет понять, как это у него получается. Дело в том, что Валерий Степанович — кандидат психологических наук и вместе с коллегами из Института этнологии и антропологии РАН пытается разобраться в проблеме.

Родился он в Хакасии, в селе Усть-Есь. Дед шаманил, был у него и костюм специальный, и «инструмент» — например, волчьи лапы. Ими он животы лечил. Проведет лапой по больному животу — и всё проходит. Как он это делал, осталось неизвестным, потому что свою науку никому не передал. Сын стал учителем, внук — тоже. Причём внук пошёл дальше отца и даже учился в аспирантуре по специальности физика твёрдого тела. Так и стал бы, наверное, физиком, если бы не увлёкся целительством. Началось это неожиданно…