Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Казалось, социальная база режима расширялась. Сама правящая партия неудержимо наращивала свои ряды и достигла, в конце концов, чудовищной цифры в 18 миллионов партийцев. И по идее, партийцы должны были свою власть защищать. Высшая иерархия любого политически структурированного общества – это люди, обладающие монополией на легитимное символическое насилие. Эта элита обеспечивает себя символическим капиталом, гарантированным юридически – например, дворянскими, учеными, профессиональными званиями или, в нашем случае, партийной принадлежностью.

«Построение групп, способных защитить интересы их членов на основе идентичности символического капитала, которым они обладают, является естественным результатом их деятельности» (З. Бауман, «Индивидуализированное общество») (128).

Интеллигенция начала широко пользоваться предоставленными возможностями, и советский аппарат – давно уже образованный и подкованный – тесно с ней сотрудничал, сопереживал, собутыльничал. Рядовой день из жизни Ю. Нагибина, описанный в его дневнике: «Выступления, аплодисменты, цветы, и вот уже нас везут на трех машинах в какой-то хитрый домик на другом конце Истринского водохранилища, километрах в шестидесяти от Зеленограда. С нами мэр, два его зама, второй секретарь горкома. А там – уже накрытый роскошный стол, прекрасные пахнущие смолой спальни – домик деревянный, скандинавского образца – и неработающие уборные – отечественная поправка к иноземному великолепию… Под конец тяжелого застолья, неожиданный, хороший, серьезный разговор с мэром-похабником. Оказывается, самая главная проблема города-спутника, создающего что-то сверхсовременное и сверхсекретное, не в отсутствии каких-либо тонких материалов или оборудования, а в… невозможности искоренить проституцию…» (129) Трогательно.

По сути, их и различить уже невозможно – взращенная при Хрущеве интеллигенция вступила в возраст власти. «Опасность обуржуазивания очень сильна в советской России, – предупреждал еще Н. Бердяев. – На энтузиазм коммунистической молодежи к социалистическому строительству пошла религиозная энергия русского народа. Если эта религиозная энергия иссякнет, то иссякнет и энтузиазм, и появится шкурничество вполне возможное и при коммунизме» (130).

Разумеется, в циничном поведении полагалось обвинять кого угодно, но только не себя. Откройте мемуары Е. Евтушенко: «Их, циников, напугал мой остаточный нецинизм, их, тайных нигилистов, не думающих ни про какую революцию, испугала именно моя вера, как прямая опасность разоблачить их неверие. Они возненавидели меня за то, что во мне еще держался остаток не отобранной жизнью чистоты, которая давно уже и не пробрезжила в них» (131). Экий стиль! И сравните с реалиями, запечатленными очевидцем: «Вчера был Евтушенко. Читал стихи о Сирано, в которых он проклинает Баскакова, запретившего ему выступать в этой роли.

– Покуда я не буду читать эти стихи – чтобы не повредить своей книжке, но чуть книжка выйдет, я прочту их с эстрады. До выхода книги “я должен воздерживаться от всяких скандалов”» (132). Абсолютный конформизм и фига в кармане.

Здесь мы видим зародыш и ныне действующей системы оценок либералов, опирающуюся на схему «что положено Юпитеру, не положено быку». «Юпитеры», естественно, сами свободомыслящие интеллектуалы, а «быки» – они и есть быки. Позиция, вроде «они сволочи», но это «наши сволочи», всегда близка либеральной интеллигенции, которая готова простить своих любимцев даже за откровенно преступные деяния, вроде антиконституционных переворотов или казнокрадства, ежели то творится на благо некой «демократии». Но кто «против нас», тот не прав в принципе и навсегда. Несогласных с либеральной идеей подвергают остракизму и травле. Себе, любимым, позволяется все – от провокаций до уличных беспорядков. Малейшее же применение власти со стороны оппонентов преподносится не иначе, как посягательство на ту же «демократию» или «свободу слова». И самое удивительное, что энтузиазм в первом случае, и возмущение во втором вполне искренние! В. Кормер: «Двойное сознание – это такое состояние разума, для которого принципом стал двойственный взаимопротиворечивый, сочетающий взаимоисключающие начала этос, принципом стала опровергающая самое себя система оценок текущих событий, истории, социума… (В сегодняшних реалиях добавьте сюда огромный ежедневный поток информации, который помогает легко забыть день вчерашний и оставить свою совесть «чистой» – К.К. ) Между тем, интеллигентская раздвоенность, хотя и доставляет неисчислимые страдания и ощутимо разрушает личность, все же, как правило, оставляет субъекта в пределах нормы, не считается клинической, что объясняется, безусловно, прежде всего, тем, что двойное сознание характеризует целый социальный слой» (133).

Скептично ли, цинично ли, но тогдашняя интеллигенция приспособилась к социалистическому укладу жизни, хотя и проклинала его, считала себя пострадавшей и обиженной. Впрочем, считает и сейчас. У В. Ерофеева как-то спросили:

– А каково в России жить с умом и талантом?

– Можно. Можно тут жить. Если приложить к этому усилия. То есть поменьше ума высказывать, поменьше таланта, и тогда ты прекрасно выживешь. Я это за собой наблюдал, и не только за собой (134). Увы, это так.

Бюрократическая практика – «не высовываться» – подиктована самой логикой развития СССР. Упрощенная форма управления государством (а диктатура Сталина по сути архаична и примитивна, хотя и направлена на модернизацию страны), была продиктована недостаточной подготовкой правящих слоев – низовой дореволюционной интеллигенции и активистов пролетарской партии. Первоначально такая форма управления может быть эффективной, однако по мере усложнения устройства общества либо надо существенно повышать уровень подготовки руководящих кадров и давать больше самостоятельности интеллектуалам; но кто хотел напрягаться и «повышать свой уровень» после стольких-то исторических испытаний, репрессий и войны, когда элита только и смогла вздохнуть спокойно? Либо бесконечно усиливать бюрократический аппарат, осуществляющий контроль. Аппарат сей надо кормить, не обделять материальными благами, давать возможность карьерного роста.

Значит – примитивная бюрократизация во всех сферах жизни как гарантия личной безопасности носителей власти.

«Преторианцы (о руководстве СП и их любимцах рассуждает Ю. Нагибин – К.К. ) обнаглели и охамели до последней степени. Они забрали себе всю бумагу, весь шрифт, всю типографскую краску и весь ледерин, забрали все зарубежные поездки, все санаторные путевки, все автомобили, все похвалы, все ордена, все премии и все должности… Мотаются с блядями по Европе, к перу прикасаются только для того, чтобы подписать чужие рукописи, на работу (руководящую) не являются, переложив все свои обязанности на крепкие плечи наглых помощников и консультантов, устраивают какие-то сокрушительные пикники, называя их выездными пленумами Секретариата СП, где вино льется рекой и режут на шашлыки последних баранов… Объедаются и опиваются, а после отлеживаются в привилегированных госпиталях и отрезвителях. И снова пиры, юбилеи, тосты, всё новые и новые наспех придуманные должности, награды… Брешь между нами и ними будет расширяться с каждым днем. Отчетливо формируется новый класс…» (135)