Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Удивителен феномен пивной, существовавший все годы социализма. Сейчас молодежи даже трудно объяснить, что к каким-нибудь «пабам» наша социалистическая пивная не имеет отношения. Ни в разгульности, ни в качестве обслуживания, ни в самом принципе времяпрепровождения. Тогда, на заре Советской власти, испуганные социологи попытались выяснить, почему именно пивную люди предпочитают дому культуры или клубу. Выяснилось, что в клубе «стеснительно», а здесь можно петь, пить, шуметь, браниться и даже повстречать Сергея Есенина. К. Чуковский в своих дневниках: «Изо всех пивных рваные люди, измызганные и несчастные, идут, ругаясь и падая. Иногда кажется, что пьяных в городе больше, чем трезвых» (10). В пивной «воля», не то, что в клубе. Наш человек искал не кружку пива, а суррогат свободы.

В тех же записных книжках В. Ерофеева находим точное замечание, характеризующее пьянство при социализме: «Это желание выпить – вовсе не желание просто выпить, а то же тяготение к демократии. Заставить в себе говорить то, что по разным обстоятельствам подремывало, позволить себе взглянуть на те же вещи по-иному» (11). И предоставленной свободой пользовались, ей упивались допьяна, и действительно ощущали себя вольными от всякого угнетения, в том числе – и закона. Свобода перерастала в кураж, кураж в хамство, последующее похмелье и непреходящую депрессию.

Рождалась особая народно-алкогольная культура. В 1927 году в Москве насчитывалось более 150 пивных с эстрадой, и на этой эстраде исполнялись не только частушки а-ля Шариков с балалайкой, но и политические, например, антитроцкистские куплеты. Иногда пивные, стараясь казаться респектабельней, маскировались под столовые системы «Моссельпрома» [186] Помните, у Маяковского: «Каждому нужно обедать и ужинать. Где? Нигде, кроме, как в “Моссельпроме”!». . Наиболее известной моссельпромовской столовой считалась пивная на Страстной площади. Брезгливые открывали дверь в нее ногами. Внутри царили ужасная грязь, вонь и давка. В воздухе, перемешиваясь с запахами человеческих тел, пива и воблы, висел тяжелый непрекращающийся мат [187] От себя могу добавить, что знаменитая пивная на Пушкинской улице в Москве или пивбар «Жигули» во времена моей молодости, то есть в восьмидесятых, ничем особо не отличались. . Столики в пивной брались с боем, впрочем, как и пиво.

Знаменитый ресторан «Прага» также маскировался под моссельпромовскую столовку, хотя и более высокого класса. С семи часов вечера в этой так называемой «столовой» играл оркестр, а после десяти начиналась эстрадная программа, с двенадцати часов ночи пел русский хор [188] Стоит отметить, до войны крупные рестораны работали до 3 часов ночи. Карандаш давал в цирке ночные представления, которые начинались лишь в 11 часов вечера. Россказни о том, что только Сталин не спал ночью и мучил других, не всегда соответствовали действительности. Ночная жизнь (во всяком случае, в столице) была налажена. . Но суть ресторанного времяпрепровождения, конечно, оставалась все та же. С теми же самыми последствиями. Никто в мире не превзошел советскую литературу в описании похмелья:

« Пахло скисшим вином, адскими котлетами и еще чем-то непередаваемо гадким. Остап застонал и повернулся. Чемодан свалился на пол. Остап быстро открыл глаза.

– Что ж это было? – пробормотал он, гримасничая. – Гусарство в ресторанном зале! И даже, кажется, какое-то кавалергардство! Фу! Держал себя как купец второй гильдии! Боже мой, не обидел ли я присутствующих? Там какой-то дурак кричал: “Почвоведы, встаньте!” – а потом плакал и клялся, что в душе он сам почвовед. Конечно, это был я! ».

Народное пьянство не миновало и плоть от плоти народа – инженеров человеческих душ. Обычным местом их сбора стал ресторан в доме Герцена, тот самый «Дом Грибоедова», мастерски выписанный Булгаковым. Дом Герцена находился по Тверскому бульвару, 25, где ныне Литературный институт. Здание было передано Московскому Союзу писателей еще в 1921 году. В нем размещались РАПП, МАПП, литературное объединение «Кузница», журналы «Литературный критик» и «На литературном посту», объединение крестьянских писателей (ВОКС), Всероссийский союз писателей и Союз поэтов. Там же 1 ноября 1925 года был открыт писательский ресторан. Рестораном заведовал Я. Розенталь, прообраз булгаковского Арчибальда Арчибальдовича. Балыков не крал. «Яков Данилович был истинный бессребреник, жил только работой, а дома у него было до аскетичности скромно», – характеризуют его знающие люди (12). К. Чуковский: «Из “Academia” – в Дом Герцена обедать. Еще так недавно Дом Герцена был неприглядной бандитской берлогой, куда я боялся явиться: курчавые и наглые рапы (обратите внимание – «курчавые» рапповцы – К.К. ) били каждого входящего дубиной по черепу… В столовой Дома Герцена мы пообедали вместе с Абрамом Эфросом, к-рый обещал мне дружески найти иллюстратора для моих детских книг и для “Кому на Руси”. В столовой я встретил Асеева, Бухова, Багрицкого, Анатолия Виноградова, О. Мандельштама, Крученыха, и пр., и пр., и пр.» (13) О нравах нового писательского притона писал и В. Маяковский в своем знаменитом стихотворении «Дом Герцена (только в полночном освещении)»:

Отметим, что сам Владимир Владимирович пил мало, а водку вообще не признавал. С презрением говорил, что водку пьют лишь чеховские чиновники. Но далеко не все писатели рассуждали столь интеллигентно, многие любили полноту жизни и сосудов, как, скажем, Алексей Толстой. Сохранились воспоминания Ю. Елагина, сотрудника театра им. Вахтангова об А. Толстом, отдыхавшем на пикнике в окружении актеров театра: «Грянули гитары и мы запели чудесную старинную цыганскую песню, каждый куплет которой сопровождался припевом:

– Кому чару пить, кому выпивать?

– Свет Алексею Николаевичу!

Тут Толстому подносился довольно большой стаканчик водки, и, пока он его выпивал, хор все время повторял:

– Пей до дна, пей до дна…

Когда же стакан был выпит, мы начинали следующий куплет опять все с тем же припевом. Всего в песне было три куплета… Когда же песня была окончена и хор замолчал, то неожиданно раздался голос нашего высокого гостя, уже весьма хриплый, хотя еще и твердый: