Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

– Давай сначала всю песню!

Песню спели еще один раз, полностью все три куплета, и Толстой выпил еще три граненых стаканчика…» (14)

Даже Алексей Максимович Горький, сам тоже не ангел по части выпивки, зная необузданный характер «красного графа», в дружеском письме сделал ему замечание: «…В 50 лет нельзя себя вести тридцатилетним бойкалем и работать как четыре лошади или семь верблюдов. Винцо следует тоже пить помаленьку, а не бочонками» (15). Знал, о чем пишет.

Гостеприимством пролетарского писателя бывший граф не брезговал и захаживал к Алексею Максимовичу довольно часто: «Тогда еще жива была рыжая Липа (Олимпиада), домоправительница, ухаживавшая за Алексеем Максимовичем во время его болезней. Бывало, к Липе придут два бывших графа – Игнатьев и Ал. Толстой – поздно вечером: “Липа, сооруди нам закуску и выпивку”, – и Липа потчует их, а они с величайшим аппетитом и вкусом спорят друг с другом на кулинарные темы. Игнатьев был завзятый гурман и писал книгу “Советы моей кухарке”» (К. Чуковский) (16). Истинные причины нарочитого, вызывающего гусарства «красного графа» мы находим в его личной переписке: «Когда я бываю на людях, то веселюсь (и меня считают очень веселым), но это веселье будто среди призраков. И это тоже меня удручает» (17). Не было весело графу…

Может, тому причины социальные – человек он наблюдательный, и знал, что происходит за роскошным фасадом сталинского режима, а может, и личные – любовные страсти тоже терзали сердце немолодого писателя… Но окружающим виделось иначе. Считается, что чревоугодник писатель Амбросий из «Мастера и Маргариты», мастерски описывающий кулинарные яства своему худому и никчемному коллеге («… Представляю, как ваша жена готовит котлеты де-воляй на кухне в коммунальной квартире… ») срисован с А. Толстого.

Кроме «Дома Герцена» еще один из исторических предшественников булгаковского ресторана «в Грибоедове» – ресторан сада «Жургаза» («Журнально-газетного объединения», которым руководил М. Кольцов) на Страстном бульваре, возле дома 11. Здесь часто сиживали Маяковский, Бедный, Ильф и Петров, Катаев, Гиляровский и сам Булгаков. В саду «Жургаза» выступал джаз-оркестр молодого Александра Цфасмана, исполнявшего в своей обработке популярный фокстрот американского композитора Винцента Юманса «Аллилуйя», памятный нам по легендарному роману. Булгакову нравилась модная незамысловатая мелодия, а в архиве писателя сохранился экземпляр этих нот.

И еще картинки с выставки – об одном из гусаров эпохи, В. Катаеве. Булгаковед Л. Яновская: «…На ее лице (речь о Татьяне Николаевне – первой жене Булгакова – К.К. ) все еще вспыхивала слабенькая и давняя тень раздражения, когда она называла Катаева и особенно Олешу: приходили поздно, приходили с вином, и она боялась, что они споят Булгакова… Ее старое лицо разглаживалось, и тень раздражения уходила, когда она называла Ильфа» (18). Ю. Олеша: «Я жил в одной квартире с Ильфом. Вдруг поздно вечером приходит Катаев и еще несколько человек, среди которых Есенин. Он был в смокинге, лакированных туфлях, однако растерзанных – видно после драки с кем- то… Потом он читал “Черного человека”. Во время чтения схватился неуверенно (так как был пьян) за этажерку, и она упала… нарядный и растерзанный, пьяный, злой, золотоволосый, и в кровоподтеках после драки» (19). Малашкин о Есенине: «А что он потом вытворял с Дункан! Помню, выгнал ее на мороз и заставил, голую, плясать на снегу! И еще помню: напился и сидит на перилах, балансирует, свалится – не свалится в лестничный пролет. А народ внизу переживает: “Сережа, не надо!”» (20). Ильф: «Олеша продает свои полосатые штаны татарину. Олеше жалко продавать свои штаны, но ему очень хочется пива. До 10- го еще далеко, а как водится, уже нет денег… они будут только завтра, а пива хочется сегодня» (21).

Отсутствие денег, молодость, веселье – кто из нас не проходил путь от тоскливого безденежья к внезапно вспыхивавшему празднику? « Долгие лишения, которые испытал Остап Бендер, требовали немедленной компенсации. Поэтому в тот же вечер великий комбинатор напился на ресторанной горе до столбняка и чуть не выпал из вагона фуникулера на пути в гостиницу… Друзья беспробудно пьянствовали целую неделю. Адмиральский костюм Воробьянинова покрылся разноцветными винными яблоками, а на костюме Остапа они расплылись в одно большое радужное яблоко »…

Единый круг веселых талантливых людей, среди которых вращался и Михаил Афанасьевич Булгаков, тоже знавший толк в застолье – « коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целыми стопками и не закусывая ». И в пресловутом доме Герцена Булгаков был нередким гостем, частенько ужинал там с друзьями, тем же Евгением Петровым. Разумеется, и ссорились попьянке. Несколько таких столкновений зафиксировали дневники Е. Булгаковой: «1939. 25 марта. Все было хорошо, за исключением финала. Пьяный Катаев сел, никем не прошенный, к столу, Пете сказал, что он написал – барахло – а не декорации, Грише Конскому – что он плохой актер, хотя никогда его не видел на сцене и, может быть, даже в жизни. Наконец, все так обозлились на него, что у всех явилось желание ударить его, но вдруг Миша тихо и серьезно ему сказал: вы бездарный драматург, от этого всем завидуете и злитесь. “Валя, Вы жопа”. Катаев ушел мрачный, не прощаясь» (22).

«11 июля 1939. Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного некоего писателя Сергея Алымова знакомиться с Булгаковым. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на Мишу с поцелуями. Миша его отталкивал. Потом мы сразу поднялись и ушли, не прощаясь. Олеша догнал, просил прощения. Мы уехали на ЗИСе домой. Что за люди! Дома Миша долго мыл одеколоном губы, все время выворачивал губы, смотрел в зеркало и говорил – теперь будет сифилис!» (23).

Дома у Булгакова всегда было и хлебосольно, и весело. Над дверью в столовую висел плакатик с перечеркнутой бутылкой: «Водка – яд, сберкасса – друг». А на столе уже все приготовлено, чтобы выпить и закусить. «Лучший трактир в Москве!» – как сам писатель называл свою квартиру; водочку уважал и любил разбавить ее рижским бальзамом. Письмо М. Булгакова П. Попову: «Извините, но вы делаете явную ошибку: Вы не подумали о том, чем закусывать. Лучше крепкого соленого душистого огурца ничего не может быть. Вы скажете – гриб лучше. Ошибаетесь» (24). Но и последствия неправильно устроенного застолья автору явно знакомы не по медицинскому словарю:

– Дорогой Степан Богданович, – заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, – никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской ». С помощью самого народного средства приводят в чувство и ошалевшего Мастера, внезапно оказавшегося в гостях у сатаны: « После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными ». Однако тем-то и отличается талантливый человек, что он может личный, иногда не самый приятный опыт трансформировать в творчество.