Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]
- Название:Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Книжный мир
- Год:2019
- ISBN:978-5-6041886-6-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции] краткое содержание
Когда-то под знамёнами либерализма и социализма они приняли самое непосредственное участие в разрушении Российской империи. Но и в новой, советской жизни «инженеры человеческих душ» чувствовали себя обделенными властью и объявили тайную войну подкармливавшему их общественному строю. Жизнь со славословиями на официальных трибунах и критикой на домашних кухнях привела советскую интеллигенцию к абсолютному двоемыслию.
Полагая, что они обладает тайным знанием рецепта универсального счастья, интеллигенты осатанело разрушали СССР, но так и не смогли предложить обществу хоть что-нибудь жизнеспособное. И снова остались у разбитого корыта своих благих надежд и неугомонных желаний.
Это книга написана интеллигентом об интеллигенции. О стране, которую она создала и последовательно уничтожала. Почему отечественная интеллигенция обречена повторять одни и те же ошибки на протяжении всего своего существования? Да и вообще – существовала ли она, уникальная советская интеллигенция?
Исчерпывающие ответы на эти вопросы в книге известного публициста Константина Кеворкяна.
Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В полной мере накопившееся раздражение выплеснулось во время войны, когда недовольство стало относительно ненаказуемо, и поначалу проявлялась в каких-то бытовых мелочах [71] Е. Чуковская: «9 ноября 41. Я оттолкнула Анну Андреевну от окна – мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!» (165).
. Но когда враг вступал в пределы ареала обитания обиженных народов, они, при всецелой поддержке местной духовной элиты, присоединялись к борьбе за то, что они считали освобождением от ига ненавистных большевиков и возрождением духовной жизни своей нации. Например, в Чечне в начале войны 63 % призванных в армию мужчин ушли с оружием в горы и образовали мятежные отряды во главе с партийными руководителями и работниками НКВД. В результате мобилизация на территории Чечни была прекращена. При приближении немецких войск мятежные отряды установили с ними связь и вели в тылу Красной армии крупные боевые действия с применением артиллерии.
После отступления противника, 23 февраля 1944 года было начато выселение (в основном на спецпоселения в Казахстан) около 362 тысяч чеченцев и 134 тысяч ингушей. Жестоко? Безусловно. Но война шла за выживание всей человеческой цивилизации и духовное достоинство обманувшихся муэдзинов и гордых джигитов мало интересовало победителей. С предавшими в СССР поступали по законам военного времени. А если воевавшую страну предавал весь народ, за неверный выбор элиты нес ответственность весь народ, как всегда, впрочем.
В прессе также много говорилось о массовой гибели крымских татар при транспортировке, хотя на деле именно для них она прошла сравнительно благополучно: из 151720 человек, депортированных в мае1944 года, органами НКВД Узбекистана по актам было принято 151529 человек (умер в пути 191 человек). Но речь не об эксцессах, а о сути.
С. Кара-Мурза: «Этот тип наказания, тяжелый для всех , был спасением от гибели для большой части мужчин, а значит для этноса. Если бы чеченцев судили индивидуально по законам военного времени, это обернулось бы этноцидом – утрата такой значительной части молодых мужчин подорвала бы демографический потенциал народа. Благодаря архаическому наказанию численность чеченцев и ингушей с 1944 по1959 г. выросла на 14,2 % (примерно настолько же, как и у народов Кавказа, не подвергнувшихся депортации)» (166). Но зубы дракона взошли, и по сей день мы расхлебываем проблемы, порожденные архаичной прямолинейностью большевистского правосудия.
Сразу же после возвращения из депортации, которая состоялась после смерти Сталина, между чеченцами и новыми переселенцами, которых правительство заселило на их земли, начались этнические конфликты. В апреле 1957 года колхозники колхоза им. Ленина Малгобекского района Чечено-Ингушской АССР писали Н. Хрущеву и Н. Булганину: «Всюду слышишь факты бесчинства, оскорбление, драки, воровство, запугивание, выливающиеся в полном эгоизме – ненависти и национальной вражде между чеченами и ингушами, с одной стороны, и русскими, осетинами и кумыками, с другой стороны». Далее следовали примеры. Колхозники жаловались на то, что трактористом-чеченцем было вспахано русско-осетинское православное кладбище. Люди стали вывозить покойников для похорон за пределы Чечено-Ингушской республики. «Все это приводит к тому, чтобы мы выезжали», – подводили итог авторы письма и просили переселить их в более спокойную Северо-Осетинскую АССР (167). В 1958 году многочисленные конфликты привели к волнениям русского населения в тогда еще русскоязычном городе Грозном. В результате беспорядков пострадало 32 человека, в том числе 4 работника МВД и милиции республики. Два человека (из числа гражданских) умерло, 10 были госпитализированы.
Ситуация в городе и в республике стала предметом обсуждения на Пленуме ЦК КПСС в сентябре 1958 года: «Это единственный известный нам случай подобного обсуждения массовых волнений на партийном Пленуме… Московские партийные руководители не сумели дать серьезной политической оценки событиям, которые явно вышли за рамки случайного эпизода. В центре относительно небольшого города достаточно долго буйствовала толпа численностью до 10 тыс. человек! Дело же ограничилось чисто полицейскими мерами и обычной идеологической болтовней» (169).
Эти многочисленные примеры я привожу к тому, чтобы можно было понять – кроме модели поведения, именуемой «советским патриотизмом», имелось множество этнических течений, проявлений исторических обид, которые взяла на вооружение национальная интеллигенция окраин. В решающий момент она выступила союзником либеральной интеллигенции в Центре, и, во многом разделяя ее взгляды и заблуждения всего поколения, сыграла важнейшую роль в развале СССР. Она вооружила местных царьков, жаждавших экономической безнаказанности, важнейшим идеологическим оружием, придала им легитимность в глазах народа.
XII
В противодействие национальным элитам всех республик СССР, и до, и после смерти Сталина, власть настойчиво реализовывала концепцию единого «советского народа», прилагая колоссальные усилия, чтобы спаять воедино разные нации, разные верования, разный исторический опыт. В ход шла официальная пропаганда, партийные циркуляры, активно использовался и популяризировался важный опыт победоносной войны. Против – незабытые обиды коллективизации, сильнейшая антисоветская и антисемитская пропагандистская деятельность нацистов на оккупированных территориях, трагедии пережитых депортаций и репрессий.
В СССР раскол элиты и народа приобретал форму отрицания не только господствовавшей идеологии, но и даже привычной для советского человека модели поведения. С. Кара-Мурза: «У нас сменилась классная руководительница, вести класс стала преподавательница литературы, женщина молодая и красивая… Она приходила на наши вечеринки с вином, их собирали ребята из «генеральского» дома, они жили в больших квартирах. Там витал дух корректного презрения к «плебеям» (кстати, тогда это слово вошло в жаргон). Мне на этих вечеринках было жалко смотреть на наших девочек из «бедных» семей, которые этого не чувствовали и искренне радовались компании… Со стилягами наша литераторша имела общий язык – без слов, взглядами. Но иногда казалось, что они общаются где-то вне школы, там, где проходит их главная жизнь – так они понимали друг друга» (170). Очень интересны эти наблюдения Сергея Георгиевича, особенно важны детали: образованная учительница, «генеральский дом», «плебеи»…
Речь идет об элите, молодой элите страны, живущей своей жизнью избранных. Молодые люди послесталинской эпохи узнавали, как их обманывали учителя, пропагандисты и литераторы. И верили, что восстановленная правда двадцатых годов поможет им жить разумнее, честнее и смелее, чем прожили их незадачливые родители. Эта «правда» казалась им сродни возвращенной поэзии Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, Пастернака, Волошина, прозе Булгакова, Зощенко, Бабеля, Платонова, искусству Петрова-Водкина, Мейерхольда… Сокровища культуры, еще недавно запретные и вовсе неведомые большинству молодых, высвобождались из тайных укрытий в то же самое время, когда реабилитировали, – чаще всего посмертно, – тысячи старых большевиков, тех, кто в двадцатые годы работал, активничал, запевал, верховодил…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: