Захар Прилепин - Истории из лёгкой и мгновенной жизни [litres]

Старый, разумный, крепко стоящий на ногах русский мужик посмотрит на всё это кривляние и скажет: «Сынок, ты даже не предатель. Ты наслушался предателей, а сам ты – пустое место».

Святитель Николай Сербский говорил: «Неверно говоришь, друг: “Нет Бога”. Вернее сказать: “У меня нет Бога”, ибо и сам видишь, что многие люди вокруг тебя ощущают присутствие Бога и говорят: “Есть Бог!”. Следовательно, Бога нет у тебя, а не вообще».

Мы продолжим: «Неверно говоришь, друг: “Нет Родины”. Вернее сказать: “У меня нет Родины”, ибо и сам видишь, что многие люди вокруг тебя ощущают присутствие Родины и говорят: “Есть Родина!”. Следовательно, Родины нет у тебя, а не вообще».

Всё, что ты можешь сказать: меня нет. И тут с тобой никто не станет спорить. Если хочешь, чтоб тебя не было, – пусть тебя не будет.

Но ведь ты так не скажешь никогда.

Читал в одном интервью Дмитрия Львовича Быкова следующее смелое – как, впрочем, почти всё у него – утверждение: «Посмотрите, у нас нет ни одного талантливого лоялиста. Это кошмар. Как только человек становится на эту позицию, он напрочь утрачивает талант и вкус. Как только я у Прилепина прочёл, что Моторола “маленькой сильной рукой неуверенно крестил храмы, мимо которых проезжал в своём джипе”. Ребята, ну что это такое?»

Дмитрий Львович, я сейчас вам подробно расскажу, что это такое.

Если о цитате, то в оригинале она звучит так: «Последний раз мы ехали по Донецку с Арсеном летом, в его десятки раз простреленном джипе, говорили о музыке; он был, как всегда, смешливый, спокойный, остроумный, – но когда появлялся храм, он на миг стихал и очень бережно крестился. Движение его сильной руки было такое, словно он боялся случайно задеть храм, – будто храм хрупок…»

Дмитрий Львович человек взрослый, помнит пять тысяч стихов наизусть и целые страницы прозы, а тут так незатейливо, по-юношески, передёргивает.

Зачем? Ответ мы своруем у самого Быкова: «Для самоуважения».

Дмитрию Львовичу нравится себя уважать. А оппонентов – не уважать. И чтоб Дмитрий Львович смотрелся особенно убедительно, оппоненты должны быть очень плохие, маленькие, смешные.

Отдельно Дмитрию Львовичу не нравился Моторола как тип.

Моторола являл собой всё то, что Быков ненавидит. Моторолу очень любили и любят русские люди. Если русских людей попросить – они соберутся и поставят Мотороле памятник, потому что он им родной сын. Быкова приводит это в ужас. Потому что если Моторола им родной – то кто тогда он?

Кроме того, при личной встрече Моторола мог бы напугать и даже унизить Быкова, и это одно из самых неприятных для Дмитрия Львовича открытий: что кто-то его может напугать, даже без применения физической силы, – и тогда ему испытывать самоуважение будет куда сложней. По крайней мере, некоторое время.

Быков, конечно же, знает, что он, без малого, венец творения, удивительно организованный интеллект, и всё такое. Но втайне он всё равно догадывается, что автомойщик Моторола умел что-то, чему никогда не научится Быков. Что есть какие-то другие весы, помимо установленных в голове Быкова, на которых автомойщик однажды может стать святым. А пышный работоспособный сочинитель хоть и угодит в литературные архивы, но в национальную мифологию – пожалуй, что нет.

А это смерть. Быков ужасно боится смерти, и само существование людей, смерти не боящихся, и готовых умереть за свои идеалы, кажется Дмитрию Львовичу оскорбительным.

(Тем более, что никаких национальных идеалов нет, а есть «лоялисты». Идеалы – это у Быкова.)

Национальная мифология строится на примерах жертвенности и мужества – а чем таким, кроме слов, жертвовал Дмитрий Львович в сравнении с автомойщиком?

О, какое неприятное знание! И вся эта национальная мифология становится ещё отвратительней, когда вдруг осознаёшь, как она устроена.

Отдельного рассмотрения заслуживает и само утверждение Дмитрия Львовича про лоялистов.

Ах, лоялисты, ах. Не то что прекрасный наш круг.

Стоит, наверное, предположить, что лоялисты – это такие странные люди, которые поддержали «крымнаш», и за минувшие три года от своего выбора не отказались, но лишь утвердились в нём.

(По версии Быкова – «Крым ворованный», и он неоднократно утверждал, что «в ворованный Крым не поедет». Жители Крыма украли у Быкова Крым! Прекрасно.)

Невольно задумываюсь: а вот Дмитрий Львович всерьёз уверен, что он лучший поэт, чем, скажем, Олеся Николаева? У которой Крым не украли?

Или лучший поэт, чем Светлана Кекова?

Быков, помню, говорил мне, что Игорь Караулов – гений, а Бахыт Кенжеев – плохой поэт. И что, с тех пор всё изменилось? Лоялист Караулов вдруг стал плохой, а Кенжеев похорошел?

Уверен ли Дмитрий Львович, что Лев Рубинштейн более глубокий и талантливый человек, чем отлично Быкову известный харьковский поэт и публицист Андрей Дмитриев?

Есть ещё целая плеяда питерских, как Быков это называет, «лоялистов». И что, Дмитрий Львович правда думает, что Павел Крусанов в присутствии кого там? – Дениса Драгунского – становится совсем неразличим?

Что есть какие-то блистательные антилоялисты нового поколения, в присутствии которых Герман Садулаев или Вадим Левенталь – мучительно незаметны?

Что Виктор Ерофеев талантливей Александра Проханова – пусть даже и в публицистике своей, – они оба всё меньше пишут прозы, а публицистику ещё сочиняют, – только Ерофеев катастрофически глупую, а Проханов по-прежнему резвую, – или Быков рискнёт доказать обратное?

Светлана ли Алексиевич, Вера ли Полозкова так покорили Дмитрия Львовича, что у него сложились столь трогательные убеждения в неоспоримой одарённости его товарищей и подруг? Борис ли Акунин, Виктор ли Шендерович так поразили Дмитрия Львовича, что его понесло столь резво с горки на громыхающей критической тарантайке?

Слушал я не так давно выступление писателя Михаила Тарковского, и сдаётся мне, Быков назвал бы его лоялистом. Должен ли я заключить, что Дмитрий Львович может теперь смотреть на Тарковского сверху вниз?

Или, скажем, выступали мы вместе с писателем Евгением Водолазкиным. На встрече тот сказал, что его учитель Дмитрий Сергеевич Лихачёв поддержал бы возвращение Крыма. Сам Водолазкин поддерживает возвращение Крыма безоговорочно.

Дмитрий Львович истово верит, что он лучший писатель, чем Евгений Водолазкин? И нормально спит при этом, ничто его не тревожит?

Стал ли Александр Кушнер меньше Быкова после своего крымского цикла?

Стал ли хуже Юрий Кублановский после стихов своих о Крыме?

Наверное, мы остановимся в своих перечислениях, потому что зрячий и так видит, а слепому всё равно.

Мы не отрицаем, что Дмитрий Львович очень большой, просто не надо пытаться укутываться всем одеялом сразу. У вас голый живот торчит, Дмитрий Львович, это заметно. И ещё что-то белое.