Захар Прилепин - Истории из лёгкой и мгновенной жизни [litres]

Жуть что творилось, в день выходило по десять статей и по сто постов с общим посылом, что я ничтожество рода человеческого.

Я тогда уехал в керженскую свою деревню и сидел там, молча глядя на воду в реке.

Из всех моих многочисленных именитых знакомых поддержали меня, кажется, два или три человека: Никита Михалков позвонил, Эдуард Володарский и Михаил Леонтьев.

Велико же было моё удивление, когда ещё один звонок раздался – от Алексея Учителя. В своей очаровательной неспешной манере он пригласил меня… выступить с завершающим словом на очередном проводимом Учителем фестивале в Санкт-Петербурге.

С полминуты я молчал.

Потом спросил:

– Алексей Ефимович, такой шум стоит, вас… ничего не смущает?

– Захар, перестаньте, – сказал Учитель. – Приезжайте, я вас жду.

Я приехал и выступил; завершающее моё слово, кстати, было о чувстве Родины, о моём неприятии космополитизма.

Несколько человек вышли из зала в знак протеста, одна дама после моего выступления нашла меня и, стоя рядом, куда-то в пустоту громко говорила всякие гадости; публика в основном косилась и пугливо обходила меня стороной.

Алексей Ефимович меня нашёл, обнял и сказал, что выступление было отличным.

Короче, он безусловно симпатичен мне – и по этой причине, и по многим другим, здесь не указанным.

Однако, даже если бы я не знал его вовсе, я был бы в той же, что и сегодня, степени озадачен всем происходящим.

Получается так, что государь Николай II – лицо у нас неприкосновенное. И хочется спросить: а только в кино он неприкосновенен, или вообще везде и всюду – в театре, там, в книжках, в опере, в фигурном катании?

Скажем, если изображать его возможную связь с балериной – запрещено, стоит ли показывать связь его с Ходынкой или с Кровавым воскресеньем? Лично у меня, не знаю, как у вас, есть смутное ощущение, что эти две трагедии накладывают несколько более мрачный отпечаток на фигуру государя, чем его гипотетическая любовная интрига, была она или нет.

Начнём ли мы запрещать с дня нынешнего все иные картины, где Николай II был изображён критическим образом? К примеру, будет ли наложен запрет на показ классической картины Элема Климова «Агония»?

Что нам, наконец, делать со стихами Константина Бальмонта «Кто начал царствовать – Ходынкой, / Тот кончит – встав на эшафот»? Извлечём ли мы этого поэта, русского эмигранта, классика символизма из университетских программ? Равно как и все иные антимонархические высказывания русских поэтов, от Пушкина («Кишкой последнего попа последнего царя удавим») до Блока и Фёдора Сологуба («Стоят три фонаря – для вешанья трёх лиц: / Середний – для царя, а сбоку – для цариц»), потому что всякое из этих высказываний может быть расценено как косвенное (у Пушкина) или прямое (у Сологуба) неуважение к фигуре Николая II.

Как далеко мы пойдём в этом направлении?

Пётр Вяземский, к примеру, находил описание Александра I в романе Толстого «Война и мир» карикатурным и неправдоподобным. А если мы Александра вдруг канонизируем? Что тогда? Как быть с Толстым? Сделаем купюры в его тексте – как делают украинцы в случае с повестью «Тарас Бульба» Гоголя?

Или: не стоит Толстого и Гоголя равнять с Учителем, – как сейчас мне наверняка скажут.

А у нас что, для всех будут разные правила?

Мне это не нравится.

Вам не нравится фильм, мне не нравятся попытки навязывать одну и единственно верную точку зрения на историю России, – давайте остановимся в этой точке.

Это и есть свобода. Вы вольны высказывать свою точку зрения, я вот высказываю свою.

Не для того каялись и искали дорогу к Храму, чтоб выломать кол из забора и пойти бить непохожих на нас. Иначе опять придётся каяться и ещё какую-нибудь дорогу искать.

У нас была советская власть, правая во всём до степеней удивительных. У нас были демократы у власти, на поверку оказавшиеся сектантами, признающими только свою правоту.

Ну сколько можно уже. Давайте как-то иначе попробуем.

У нашей страны есть один сосед, где на некоторое время огромная часть населения двинулась рассудком от осознания своей небывалой исторической правоты.

Не надо больше так делать. Это был плохой пример.

Вы уже посмотрели эту замечательную картину – «Игра в имитацию»?

Фильм, собравший огромное количество призов. Главные роли там играют Бенедикт Камбербэтч, самый популярный актёр в мире, и Кира Найтли, самая популярная актриса в мире.

Сюжет замечательный: во время Второй мировой британская разведка поручает основоположнику современной информатики Алану Тьюрингу расшифровку секретного кода «Энигмы» Третьего рейха.

Тьюринг придумывает что-то вроде первого компьютера и взламывает все переговоры фашистской Германии.

Всё бы ничего, тем более, что история эта имеет реальную основу – и Тьюринг действительно существовал, и работа по взлому «Энигмы» происходила.

Но в фильме есть другая линия. До какого-то момента она была фоновой, а к финалу – вдруг стала определяющей.

Дело в том, что Тьюринг был гомосексуалистом.

Уже после войны у него начались неприятности в связи с тем, что он пытался соблазнить (или соблазнил) девятнадцатилетнего рабочего.

Тьюрингу тогда предложили вылечить его нетрадиционные наклонности, он согласился, но потом вдруг умер.

История тёмная. Есть вероятность, что он отравился в результате проведения сложного опыта. Однако в фильме чётко говорится, что он покончил жизнь самоубийством, не вынеся унижения.

Тот высокий пафос, которым картина завершается, вводит в лёгкую оторопь. Там прямым текстом говорится, что гомосексуалист Тьюринг, именно гомосексуалист, а не учёный, – как будто его сексуальная ориентация помогала ему думать! – фактически спас человечество.

Если бы не его работа, «погибло бы ещё 14 миллионов человек», глубокомысленно сообщают нам авторы фильма со ссылкой на неких «историков». А война, вдалбливают в нас финальные титры, длилась бы ещё несколько лет.

Человек, вчера родившийся, после просмотра этого фильма должен вынести одно: победу во Второй мировой ковали не под Сталинградом, не на Курской дуге и не в битве за Берлин. Что там Жуков или Рокоссовский, Конев или Баграмян, – Тьюринг, гей Тьюринг – вот истинный отец победы в самой страшной мировой войне.

Удивительный парень, такой симпатичный на фоне всех, поголовно всех остальных героев фильма – мужланов, глупых британских офицеров, своей подруги, выбравшей в итоге скучную традиционную «семью», – о, этот Тьюринг, я хочу быть как Тьюринг, и ты будь, как Тьюринг, и вместе мы не дадим этому глупому человечеству обвалиться в ад.

…Когда в середине нулевых вышел фильм «Горбатая гора», где среди главных персонажей были люди с нетрадиционной ориентацией, – ещё был некий шум, имело место некое удивление.