Захар Прилепин - Истории из лёгкой и мгновенной жизни [litres]

Медсёстры обкололи меня но-шпой, которая так и не снимала болевой синдром ещё часа три-четыре, как будто мне вкололи детской водички.

Когда боль всё-таки начала отходить, я вспомнил рассказы своего деда, пулемётчика Второй мировой. Он вспоминал, как его однополчане и он сам четыре года спали в окопах, ползали в снегах и в грязях, жрали кое-как, спали когда придётся, – и не болели. Но едва кончилась война, минимум четверть личного состава вдруг разом, как минимум, простудилась, а вообще у ничем и никем не побеждённых мужиков полезли все болячки подряд; более того, солдаты и офицеры, пережившие то, что нам и не снилось, вдруг начали повально умирать от каких-то нелепых инфекций.

Я отказался от госпитализации, вернулся на свою перевалочную базу, лёг под три одеяла, потому что меня бил дичайший озноб. Зашли мои бойцы, взяли список лекарств и уехали за ними.

Вернулись через полчаса, привезли таблеток и много минеральной воды.

Потом ещё раз молча уехали, и вернулись ещё с одним одеялом, с электрокамином, который молча подключили и пододвинули к кровати, с нарезанными овощами, какими-то паровыми котлетами, чаем и шоколадом. Всё разложили на столике и, тихо выходя, сказали: «Покушай, Николаич, как сможешь. Стучи, мы за стенкой».

Не хватало ещё расплакаться, подумал я.

Заснул и проспал всю ночь.

Всё у меня будет хорошо. Организм, прости меня. Ты отлично себя вёл все эти годы. Я вообще не знал, как тебя зовут. Спасибо, что напомнил. Будем знакомы.

Русский человек – честный, искренний, страстный. Меня только стало иногда пугать, что он свою мысль думает недолго. Думает-думает – и потом забывает, как и не было её. И если встретит свою мысль год или десять спустя, может вцепиться ей в лицо.

Например, русский человек уважает Сталина.

Согласно опросам, у нас две трети страны оценивает его деятельность либо хорошо, либо с печальным пониманием обстоятельств.

А почему Сталин? А потому что русский человек уважает порядок.

Но двадцать лет назад две трети населения Сталина ненавидели. И зачастую – те же самые люди, просто они теперь в этом себе не признаю́тся.

Почему? Потому что людям претило насилие.

Мне понятны и вторые, и первые побуждения – но надо как-то, право слово, отдавать отчёт себе в том, что этот дуализм находится конкретно в вашей голове.

Ещё русский человек уважает Есенина и Высоцкого. Потому что уважает талант. И жалеет их. И прощает им всё. Они же умерли. Теперь им можно всё простить.

И я смотрю на русского человека и теряюсь иногда.

Вот сейчас у одного моего знакомого музыканта, какими-то, э-э, чудаками из правоохранительных органов обвиняемого в экстремизме, запрещают концерт за концертом.

Его арестовывают за мелкие правонарушения и держат в кутузке.

А он очень талантливый. Очень любит Родину. И никакого экстремизма в его песнях нет.

Но, знаете, я поражён, какие мне комментарии пишут в соцсетях в огромном количестве. Люди кричат: а нечего! А пусть суд разберётся! А я вообще не знаю, кто это!

Но если не знаешь, зачем высказываешься?

Сажают ли моего знакомого режиссёра, моего знакомого политического активиста, – во всех случаях слишком много вопросов к суду, слишком заметны белые нитки политической конъюнктуры, слишком уши торчат, – но русский человек говорит: надо всё по закону; говорит: преступник должен сидеть в тюрьме; смутьянам там самое место; и ворам тоже.

Так говорит.

Всё время забывая, что произносивший эти речи герой Высоцкого едва не усадил за решётку невинного человека, которого играл артист Юрский.

Забывая, что если по закону – надо, к примеру, посадить всех, кто ездил не только воевать на Донбасс, но даже в Крым отдыхать. Разные бывают, знаете ли, законы. А ещё законы – меняются.

Сегодня за одно ордена дают, а завтра в тюрьму тащат.

Но русский человек на прошлое не оглядывается, он смотрит на тех, кого судят сегодня, и упрямо повторяет: Сталина на них нет.

Послушайте, друзья мои.

Сталин бо́льшую часть своей жизни был бунтовщиком и революционером. Он нарушал законы и делал это профессионально. То есть нарушать законы было его профессией. Он ничего, в сущности, не делал другого, помимо нарушения законов.

Показательный случай стоит привести. Уже во время Отечественной, предлагая Рокоссовскому возглавить фронт, Сталин слышит в ответ: «Я не могу. Я сидел в тюрьме», – на что спокойно отвечает: «Ну и что? Я тоже сидел в тюрьме».

Сталин наглядным образом не сделал разницы между царской и советской тюрьмой, отлично понимая, что жизнь сложна, бывает всякое, и вообще: не зарекайся.

При всём том, что Сталин был тиран, деспот, кровопийца, – он показал в этом случае русский подход.

Помните, такие стихи у Есенина были:

Слышите, что пишет русский национальный гений? Что он полюбил грустные взоры преступников!

И это – русский подход.

Русский подход – щемящая нежность Василия Шукшина к преступнику Егору Прокудину из «Калины красной».

Русский подход – человекооправдание самого Высоцкого – а не его Жеглова из кино, – описавшего в своих песнях «дурное общество», душой которого он был, воспев десятки, если не сотни, уголовников, жуликов, заключенных, маргиналов – уже посаженных или ещё гуляющих на свободе.

Собственно, на упомянутого Есенина было заведено 13 дел – и, знаете, все в силу весомых, ненадуманных причин. Его вполне могли бы посадить. По закону, как вы говорите.

Ну и Высоцкого – тем более: за уход от налогов, «левые» концерты, езду за рулём в пьяном виде, нарушение правил дорожного движения в самых злостных формах и употребление наркотиков.

Стоило бы тогда за них заступаться или нет – вот в чём вопрос.

Я считаю, что стоило бы. Всегда стоит заступаться за близких людей. А вы бы кричали: пусть сидят, пусть по закону?

Ответьте себе честно.

Если вашего брата завтра будут сажать – откажетесь от него?

Я за своего заступался. Хотя он был вор и грабитель. И был виноват. Но он был моим братом.

Достоевский – сидел в тюрьме. За то, что книжки сомнительные читал в компании сомнительных друзей. По закону ведь всё сделали. Но правильно ли?

Не будьте «законниками». Будьте русскими. Осудить и без вас суд сможет.

Просто помните, как люди кричали: «Распни! Распни!»

Там одного парня тоже по закону распяли.

По за-ко-ну.

А в рай с ним, между прочим, первыми отправились разбойники.

И ещё этот распятый, молодой по нынешним меркам, парень однажды спросил, защищая блудницу: кто, мол, без греха и хочет бросить в неё камень?