Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

— Напротив, именно самый нью-йоркский! — запальчиво возразил Майкл. — У этого города тысяча лиц. Вы найдете здесь всё: китайские деликатесы и русские блины, живого бегемота и наследного принца из азиатского княжества, лавки древностей и самые большие в мире универмаги. Вы найдете такие милые уголки, как этот, и вертепы, каких не знали Содом и Гоморра… Однако нам пора.

Мы прошли еще немного по Третьему авеню и свернули направо. Я никогда не бывал здесь. К Ист-ривер тянулась улица, застроенная невысокими особняками. Вскоре мы вышли на берег.

Внизу журчала вода. Тишина и мир были разлиты в ночном воздухе. Большая темная машина остановилась у подъезда. Старые платаны шелестели листвой за решеткой небольшого садика. Ни одной освещенной витрины — только мягкий свет за оконными шторами.

Если бы я очутился здесь внезапно и меня попросили бы угадать, какой это город, Нью-Йорк я назвал бы последним…

— Ну? — Майкл вопросительно посмотрел на меня. — Нравится?

— Нравится. Но сколько таких улиц в Нью-Йорке?

— Не так много. Даже мало. Но их надо знать. У Нью-Йорка тысяча лиц, и нельзя увидеть их все. Но тот, кто видит лишь его гримасы, никогда не поймет нашего города. Я не настаиваю, чтобы вы писали об этой улочке. Просто я люблю приходить в эти строгие и тихие дорогие кварталы усталым до чертиков, чтобы просидеть полночи у реки. А теперь скажите, какую улицу вы наметили сами?

— Сорок вторая, — сознался я.

— Ну что ж. Правда, в толпе на Сорок второй туристов больше, чем настоящих нью-йоркцев. Это средняя из хороших улиц. Нет, даже выше, чем средняя. Пишите о Сорок второй. Но не забывайте, сколько лиц у Нью-Йорка. Вот для этого я, толстый и, в общем, ленивый человек, и привел вас сюда чуть ли не в полночь. Прошу вас, не ленитесь и вы, уходите иногда с вашим читателем под руку в стороны от Сорок второй. Загляните с ним и сюда, в эту тихую улочку, где Бизнес еще не успел расправиться с Поэзией.

Меня поразила взволнованность Майкла, и я пообещал начать рассказ о Сорок второй с этого нашего разговора.

…Сорок вторая застраивалась когда-то от Ист-ривер, Восточной реки. Но это не значит, что сегодня по ней можно свободно пройти к реке.

Река отделена от улицы. Набережной в обычном смысле нет.

Вдоль берега проложена автомобильная сверхмагистраль — дорога Франклина Рузвельта. Она не имеет пересечений. Это набережная для машин, а не для людей. Перебежать к реке через полосу асфальта, где в шесть рядов мчится, шурша резиной и сверкая никелем, сама смерть, может только человек, которому почему-то кажется, что без этого его впечатление от Сорок второй не будет полным.

Перебегаю. По ту сторону дороги — каменистый, поросший пыльной травой и перепачканный машинным маслом спуск к реке. Из воды торчит скалистый островок с красным мигающим маячком. Подле, на быстротоке, галдят, ссорясь, чайки. Буксирчик, вклинившись между баржами с песком, натужно толкает их впереди себя. Где-то под ними в скалистом дне пробит тоннель в заречье.

На противоположном берегу — рабочие кварталы. Вместо небоскребов поднимаются ввысь трубы: ведь в Нью-Йорке множество фабрик и заводов, из каждых трех работающих горожан один трудится на промышленном предприятии.

На манхэттенском берегу выделяются лишь известные всему миру красивые здания штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. А подальше — трубы электростанции, угольные причалы, черная пыль, клубящаяся в воздухе, заборы, зеленое пятно дальнего парка, снова склады и причалы, причалы и склады. Ни набережной, ни бульвара.

В первые послевоенные годы нам жилось трудно, но мы повернули все же многие наши приречные города «лицом к воде». Настроили набережные, засадили их душистой липой, березой и тополем, намыли песчаные пляжи — пусть люди радуются.

Так неужели Кострома или Кинешма богаче Нью-Йорка? Почему этот перенабитый город, пропахший бензиновой гарью, с плохо продуваемыми узкими улицами не откроет своим жителям реку хотя бы в самом центре?

Праздный вопрос. Вот если бы набережная помогала превращать один доллар в два — например, если бы можно было брать с посетителей плату, какую в Нью-Йорке берут за переезд по мосту, — тогда другое дело.

И как же уныл со стороны реки «Тюдор-сити» — городок жилых домов, построенный в конце Сорок второй улицы! Архитектора не интересовало, какого мнения о его таланте будут пассажиры речных судов. Свои творения он повернул к реке кирпичными голыми спинами. Даже окон почти нет. С фасадов — подражание готике, с тыла — черт знает что!

Рассерженный и разочарованный экскурсант, улучив момент, снова перебегает автомобильную набережную. Поднявшись на мост, перекинутый над улицей, он видит всю Сорок вторую из конца в конец, от Ист-ривер до Гудзона. Неясно обозначается даже высокий берег за Гудзоном. Там уже не Нью-Йорк, а штат Нью-Джерси, со своими законами, несколько отличными от нью-йоркских, чем ловко пользуются жулики и пройдохи в обоих штатах-соседях.

В каньоне Сорок второй — тень. Лишь перекрестки прочерчены линиями света: солнечные лучи контрабандой проникли туда через авеню, пересекающие улицу.

Дневное светило на Сорок второй подолгу гостит лишь в самых верхних этажах. Для уличного движения это даже лучше: ярче горят зеленые и красные огни светофоров, солнечный свет не слепит водителей. И рекламные огни не имеют соперника. А как увяла, обесцветилась бы в солнечном сиянии их безмолвная, невеселая пляска!

Если пойти теперь в сторону Гудзона, то улица предложит вам небольшой набор небоскребов. Он может служить наглядным пособием для архитектора, пожелавшего узнать историю американского высотного строительства за последние полвека.

Вот «старичок» Чанин-билдинг, мрачновато-величественный, с металлическим фризом по фасаду, на котором изображены рыбы, медузы, водоросли и другая морская живность.

Напротив — молодящаяся башня автомобильной корпорации «Крайслер»: вершина в чешуе старомодных полусводов, а белая пристройка соперничает с небоскребами среднего возраста — например, со зданием газеты «Дейли ньюс». В нем окна занимают уже больше площади, чем на фасадах «стариков». Молодой небоскреб напротив, построенный фармацевтической корпорацией «Пфайзер», сверкает сплошным стеклом, разделенным узкими полосками стали.

Всю эту семейку подавляет здание авиационной компании «Пан-Америкен»: пятьдесят девять этажей, причем не вытянутых башней, а вставших упрямой, слегка выпуклой стеной. Знаменитый Центральный вокзал как бы сжался и присел у подножия этого гиганта.

Среди всех этих штаб-квартир монополий, банков и корпораций, на углу Пятого авеню — Нью-йоркская публичная библиотека. Вытянув за собой на целый квартал зеленый шлейф парка, со своими классическими колоннами и каменными львами, она кажется гостьей из какого-то другого города, случайно задержавшейся на перепутье.