Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

— Простите, — перебил я, — но мне кажется, что американцы и сегодня…

— …гордятся? Господин хороший, гордость должна подкрепляться верой и энтузиазмом. А этого-то как раз и нет сегодня. Люди озлоблены, недовольны, никто никому не верит. А где, спрашиваю я вас, честность? Прежде я мог поставить вон там, возле изгороди, пустую бутылку и положить монету. Молочник приходил на рассвете, брал деньги и ставил бутыль с молоком. Теперь я не рискну поставить даже пустую бутыль. Ее, может, и не украдут, но разобьют непременно. Кто? Гангстеры, по недоразумению занимающие место в школе, вместо того чтобы сидеть в колониях малолетних преступников. Э, да что там!..

Старик сделал рукой так, будто хотел что-то сбросить со стола.

— Я не знаю, как у вас теперь, — продолжал он, — но прежде и в Петербурге и в Нью-Йорке было принято уступать место женщинам. Видели вы, чтобы это делалось сейчас в нью-йоркском автобусе или сабвее? И я думаю, что тут женщины сами виноваты. Они курят и пьют так, как в наше время курил и пил не всякий гусар. А женские брюки? У вас теперь их тоже носят?

Я подтвердил.

— Жаль, — сказал старик. — Очень жаль. Русская женщина в брюках? И косы больше не отращивают? Но, по крайней мере, детей у вас еще не похищают ради выкупа? Нет? Ну слава богу! Здесь тоже этого не было в двадцатые годы. А если и случалось, так очень редко. Теперь же «киднап» — целый промысел.

Старик помолчал, потом заключил убежденно:

— Прежде Америка имела твердые устои. Теперь они расшатаны, и американец потерял опору. Вы не думайте, что я вижу опору у вас. С большевиками мои пути разошлись давно и навсегда. Я не верю большевикам. Не знаю, что вы там у себя построите, да и знать не хочу: слишком стар, слишком мало корней осталось у меня в России. Чтобы говорить по-русски не разучиться, читаю Тургенева и Лескова. Тут и умру, в этом «Тюдор-сити»… Ну, очень приятно было побеседовать.

Он поднялся и, не протягивая руки, пошел к двери. Потом вернулся:

— Если не жаль газеты…

Я протянул ему смятый лист.

— А это вам, — сказал он. — Здешняя «Биржевка».

В руках у меня остался тощий журнальчик с оранжевой обложкой: «Тюдор-сити» имеет, представьте, даже свой печатный орган! И в нем все, как полагается: реклама, иллюстрации, маленькие новости маленькой тюдор-ситской провинции.

Я узнал, что миссис Бритингэм из Вудсток-тауэра (так называется одна из башен «Тюдор-сити») улетает на две недели в Испанию; что к миссис Мак-Креди, живущей в Виндзор-тауэре (другая башня), приехали гости из Гамбурга — племянница с мужем, который служит в Немецкой железнодорожной компании.

В одной из заметок говорилось, что если зимой станут наконец убирать снег с лестниц, ведущих в «Тюдор-сити», то жильцы должны быть благодарны энергичной миссис Риф Фиск, договорившейся об этом с Парк-департаментом. Она же убедила департамент полиции установить круглосуточный пост во дворе, чтобы утихомиривать хулиганов и пьяниц.

Отдел объявлений открывался предложением о продаже по сходной цене круглого столика, лампы и почти нового пылесоса. Другое предлагало кровать «Голливуд» в хорошем состоянии за сорок пять долларов. Приходящая медицинская сестра выражала готовность ухаживать за инвалидами и без дополнительной оплаты ходить за покупками, а также прогуливать собачек. Супруги объявляли о своем желании брать уроки игры на гитаре. Сообщалось о смерти мистера Миллера из Вудсток-тауэра и перечислялись его наследники. Наконец, предлагалась награда тому, кто нашел во дворе и готов возвратить владельцу серебряный поясок.

Были и статейки с портретами жильцов, преуспевших в каком-либо бизнесе. Например, мистер Рудерфорд получил назначение на пост контролера по производству сапожного крема, которым торгуют даже в универмаге Мейси, тогда как миссис Рудерфорд приглашена играть на сцене в Харвее.

На обложке журнальчика был снимок садика, деревянная изгородь которого так поразила меня. Садик именовался Южным парком: маленькая тюдор-ситская провинция претендовала на то, чтобы в ней все было «как у больших». Ей ужасно не хотелось совсем затеряться со своими старыми кирпичными башнями в водовороте Сорок второй…

Жили-были два мальчика. Однажды они задумали подарить мамочке гребень. Но их сбережений — пяти центов — оказалось мало для такой покупки. Продавец выгнал мальчиков из лавки.

Если бы он знал, кого выпроваживает!

Очутившись за дверьми, старший сказал младшему:

— Слушай, Чарли! Не сойти мне с этого места, если я не открою свой магазин, — конечно, когда вырасту. В нем каждая вещь будет стоить пять центов, не дороже. И каждую вещь можно будет трогать сколько хочешь.

Как сказал, так и сделал: вырос и открыл магазин в городке Уотертаун. Вещи там действительно стоили по пяти центов. Но тогда и пять центов значили куда больше, чем теперь: дело было восемьдесят с лишним лет назад. Мальчика звали Фрэнк Уинфилд Вулворт.

В двух шагах от моего «Тюдора» горят на фасаде красные с золотом буквы: «Ф. У. Вулворт», подтверждая, что на этот раз обычная в американском фольклоре историйка о вознесении бедняка на Олимп большого бизнеса имеет добротную фактическую основу.

Утром в магазине под красно-золотыми буквами почти пусто. Ничто не помешает нам увидеть воплощение мечты юного Фрэнка У. Вулворта.

Чем здесь торгуют? Всем.

Садовые ножницы? Пожалуйста. Жидкость для мытья автомобилей? Любой баллончик на любую цену. Губная помада? Все оттенки. Детские перчатки? Какие вы предпочитаете? Есть шерстяные, бумажные, нейлоновые, орлоновые… Детективный роман? Вот «Убийца из Мессопотамии» Агаты Кристи, но, кажется, это не последняя вещь талантливой писательницы. Корм для канареек? Обратитесь, пожалуйста, к продавщице восьмой секции, вон там, у стены.

И действительно, как обещал юный Фрэнк, все можно потрогать, пощупать, а если хотите — даже понюхать или лизнуть.

По старой памяти такие магазины называют «центовками» или «пятицентовками». Но если бы хоть малая часть разложенных на прилавках вещей стоила пять центов, как обещал Фрэнк своему брату Чарли, магазин мигом разнесли бы покупатели. Мальчик, который, подобно юному Фрэнку Уинфилду Вулворту, зашел бы в магазин «Ф. У. Вулворт» с пятью центами, был бы огорчен до слез. На медные монетки, зажатые в потном кулачке, он мог бы купить горячо любимой мамочке в лучшем случае иголку, но отнюдь не гребень.

Посмотришь прилавки нью-йоркских больших магазинов — и почешешь затылок: вот это выбор! И ведь не дрянью какой-нибудь торгуют, а красивыми вещами. Вот кошелек из искусственной кожи. Славный такой кошелек, удобный, с тремя отделениями, на красивой «молнии». Внутри — фабричный талон: название фирмы и цена — 2 доллара 11 центов.