Георгий Кублицкий - Про Волгу, берега и годы

Алексей Петрович смотрел на развалины другими глазами:

— Взгляните на эту великолепную Черную Палату! Внизу — куб, далее восьмиугольник, и над ним — полусферический купол. Это, вероятно, мечеть. Не главная, заметьте! От главной остались развалины, но мы можем судить о ее поистине грандиозных размерах — не меньше, чем сорок на сорок метров. Массивные башни по углам, великолепный портал главного входа… И колонны — вы видите одну из них, а их было двадцать! Перекрытия такого же типа, как у мечети Амру в Каире. Рядом с главной мечетью, по преданию, находился ханский дворец. Ищем его не один год, пока, к сожалению, не нашли. Вот это сооружение — так называемое дюрбе — мавзолей знати, возможно, даже местных ханов. Мы с вами в центре большого города четырнадцатого века.

— А более ранние времена? Они не оставили следов?

— Если говорить о самом древнем поселении, то оно существовало очень давно: здесь найдены римские монеты. Когда возник вопрос о превращении памятников Великих Булгар в заповедник и начались реставрационные работы, нужно было точно датировать каждое сооружение. Непременно! Без этого невозможна подлинно научная реставрация. А датировать не просто. В восемнадцатом веке на развалинах Булгар был создан православный монастырь, над дюрбе водрузили крест, мавзолей превратили в храм святого Николая. Но давайте посмотрим поближе церковь Успения.

Церковь, довольно громоздкая в сравнении с постройками средневекового города, стояла как раз посреди них. Мне она не показалась интересной, таких у нас сохранилось достаточно.

— Восемнадцатый век среди четырнадцатого, — сказал Алексей Петрович и зачем-то повел меня вокруг храма. — Но, я вижу, вы ничего не замечаете?

Я посмотрел на стены, на колокольню.

— Глядите в корень, — рассмеялся Алексей Петрович. — Вот!

И он показал глазами на фундамент. По плитам, из которых он был сложен, тут и там бежала причудливая арабская вязь. Я не обратил внимание на траншеи, окружавшие храм. Думал — просто ремонт. А их, оказывается, нарочно прорыли, чтобы были видны надписи.

Монахи пустили древние плиты в дело. Хорошо еще, что клали целиком, не дробя, не разбивая.

— Так вот, — продолжал Алексей Петрович, — мы должны были датировать каждое сооружение. Реставраторам нужна твердая опора: время возникновения, время гибели, для того чтобы достоверно восстановить архитектурные детали, элементы декора, свойственные именно этому периоду. После работы, занявшей не один год, мы можем сказать с полнейшей уверенностью: все эти здания начали строить сразу после монгольского погрома, после нашествия Батыя.

Алексей Петрович рассказал, как именно удалось уточнить датировку.

— При раскопках мы обнаружили домонгольский культурный слой. Прошли монголы — на него лёг слой пожара, слой битвы: уголь сгоревших зданий, обломки оружия. Мы натыкались на следы страшной расправы: обезглавленные, на части разрубленные туловища. Но они находились, как у нас принято говорить, в анатомическом порядке: были похоронены в общих могилах. Это могли сделать вернувшиеся на пепелища жители и никто больше. Они и начали постройку новых зданий, в частности соборной мечети. Тогда делали так называемые ленточные котлованы для фундаментов, то есть рыли землю только там, где клали камни опоры. Естественно, что выбрасываемая земля должна была ложиться на слой пожара. Именно это мы и обнаружили. По-видимому, экономические затруднения задержали стройку, растянули ее на много лет. Почему мы так думаем? Потому что выброс земли возле завершающих здание угловых башен лёг уже не на слой пожара, а на новый культурный слой, накопившийся примерно за сто лет. Подле соборной мечети вся площадь была замощена, засыпана слоем битого кирпича и щебня. В этом слое мы нашли монету 1330 года Четырнадцатый век.

Алексей Петрович посоветовал мне еще походить по Великим Булгарам без спешки (и без него: увы, дела!). Он тут же набросал в блокноте маленькую схему, и мы расстались, условившись, что перед отъездом я еще загляну в сельскую школу, где разместились археологи.

После того как прошлое перестало быть для тебя чужим, наверное, действительно надо с ним побыть наедине, собраться с мыслями, попытаться ощутить ставшую близкой даль столетий. Я пошел вдоль городского вала, туда, где был въезд в город. Ворота не сохранились, но о ширине их можно было судить по разрыву вала, который, как определили раскопки, был укреплен бревенчатой стеной с башнями. Башни стояли часто, так, чтобы в пространстве между ними стрелы могли поражать противника.

Потом я вернулся к берегу. Колонии торговых гостей Великих Булгар находились внизу, под обрывом, где текла Меленка. Не там ли жили русы, о которых рассказал побывавший на Волге с посольством багдадского халифа арабский путешественник Ахмед Ибн-Фадлан?

Он встретил их на пристани для иноземных купцов и нашел, что стройностью они подобны пальмам, румяны и красивы. Араб стал свидетелем похорон вождя русов. Собрали всех его родных, его свиту и спросили: "Кто хочет умереть вместе с ним?" Вперед выступила девушка.

Корабль умершего вытащили на берег и в палатку посередине судна посадили, подперев подушками, мертвеца. Рядом положили оружие и пищу, умертвили собаку, двух лошадей, двух коров, чтобы умерший ни в чем не нуждался по дороге в загробный мир. Девушка поднялась в палатку, взяла кубок и запела последнюю свою песнь. Зловещая старуха проскользнула следом за ней. Воины били деревяшками о щиты, чтобы заглушить крики убиваемой.

Когда в палатке все стихло, запылали дрова, заранее уложенные под кораблем смерти. Не прошло часа, как и судно, и вождь, и принесшая себя в жертву девушка превратились в угли. Потом русы насыпали круглый холм, водрузили на нем ствол белого тополя с именем умершего и разошлись.

О давних связях обитателей волжских берегов с арабским миром мне приходилось много слышать на Ближнем Востоке.

Моим добрым спутником в путешествиях по Египту и Сирии был арабист Малюта Фазлеевич Гатауллин, кандидат наук, человек, влюбленный в арабские древности. Родом он был из татарской деревни, в школу бегал за четыре километра. Выучился на тракториста, а там — война. Сменил трактор на танк, дошел до Берлина.

После войны окончил институт востоковедения, поехал в Каир. Арабы называли его доктор Мавлют Ата-Алла. Их удивляло, что советский "руси" свободно читает коран и знает обычаи Египта.

Малюта Фазлеевич тратил почти все деньги на покупку старинных арабских книг, ночами сидел над ними, конспектируя и делая выписки. Во время стажировки в Каирском университете он ознакомился с новыми работами египетских историков, в том числе с исследованиями профессора аль Холи.