Георгий Кублицкий - Про Волгу, берега и годы

Профессор изучал связи между Волгой и Нилом как раз в те времена, когда Великие Булгары расцвели вновь после монгольского погрома. Шел обмен посольствами, идеями, товарами, народы узнавали друг друга. Более того — воины с Волги шли служить в Египет, становились там военачальниками и даже султанами.

Родом с Волги был султан Бейбарс и султан Калаун, основатель династии, свыше века правившей Египтом. Бейбарс не говорил по-арабски, ел лошадиное мясо и пил кумыс по обычаям обитателей приволжских степей. Выходцы с Волги имели в Каире свои кварталы, их называли Орду. В свою очередь Берке, хан Золотой Орды, принял ислам и перенял некоторые обычаи египетского двора.

Историки подсчитали, что в течение двух столетий Нил и Волга обменялись полсотней посольств. Египетские ученые приходят к выводу, что, хотя народы Волги и Нила были отделены огромным расстоянием и вели разный образ жизни, их взаимовлияние было несомненным.

…Под вечер я зашел в школу, летнюю базу археологов. Профессор Смирнов занимал отгороженную брезентовым пологом часть большого класса. Тут же был склад находок, стояли ящики с нивелирами и теодолитами, один угол загромождали рейки и лопаты, а в другом вполголоса беседовали трое молодых людей.

Мы с профессором присели за длинный стол, сколоченный из досок, и Алексей Петрович докончил рассказ о реставрации Великих Булгар. Он с особой теплотой говорил об архитекторе Сайаре Айдарове, искусно реставрировавшем некоторые сооружения. Тот считал, что нельзя древнему памятнику "навязывать свое мнение": пусть он сам говорит за себя тем видом, в каком до нас дошел. Если же дошел таким, что достоверно реставрировать его невозможно, то лучше вовсе отказаться от реставрации.

— Реставрируемый памятник — как больной человек, его нельзя сразу поставить на ноги, — заключил профессор. — Тут опасно спешить!

Алексею Петровичу недавно исполнилось семьдесят. Его юбилей праздновали и в Москве и в Татарии. Почти сорок лет профессор Смирнов отдал изучению проблем Волжско-Камской Булгарии. Из двухсот его научных работ около половины связаны с Татарией и другими республиками Поволжья.

Каждый год он на раскопках. Класс — это еще хорошо, а бывает, что над головой все лето только палатка: это когда надо обследовать, а то и раскопать какой-нибудь новый интересный памятник, найденный далеко от селений.

У профессора немало помощников, таких же энтузиастов булгарского средневековья. Некоторые из них станут постоянными работниками будущего музея-заповедника, которому, вероятно, суждено стать очень популярным: уже сейчас в летнюю пору сюда отовсюду тянутся люди.

Я спросил Алексея Петровича, удовлетворен ли он своей работой?

— Люблю эти развалины, они мне дороги, тут часть моей жизни, — ответил он. — Отношение к нам превосходное. Каждый год с нами работают студенты Казанского университета и Педагогического института. Для многих из них здесь — история предков. Несомненно, на этом волжском берегу сохраняется, в частности, очень важный материал для понимания истории татарской культуры, татарского искусства.

Когда пришло время прощаться, я сказал Алексею Петровичу, что вот, мол, повезло Великим Булгарам, вовремя нашлись люди, позаботившиеся об их сохранении.

— Вы, вероятно, меня имеете в виду? — иронически, как мне показалось, улыбнулся Алексей Петрович. — А вы вот познакомьтесь с Василием Михайловичем Королевым.

— Королев? Это которому забор чинили?

— Вот, вот! Здесь он, рядышком, в деревне, вы ведь через нее шли из Куйбышева. Очень рекомендую познакомиться.

На другой день отправился разыскивать краеведа. Первый же встречный показал престарый дом с развалюшкой-сараем. На крыльце паренек — он оказался правнуком Василия Михайловича — повязывал ошейник терпеливой серой кошке. Сам хозяин чинил в сарае табуретку. Он удивительно напоминал Корнея Ивановича Чуковского, только был малость погрузнее.

Василий Михайлович разговорился не сразу. Временами замолкал, уходил в себя, потом решительно встряхивал седой гривой:

— Так о чем это я? Да, здесь с девятьсот шестого года, скоро сам попаду экспонатом в музей. И все здесь, в Булгарах. Это ведь не просто село, это вольная республика. От города валом и рвом отгорожены. Пошло село от развалин. До Петра были развалины круглыми сиротами, никому до них не было дела. Ну, Петр велел беречь, хранить. Однако место это монахам приглянулось. Они, монахи, испокон веку работать не любили, стали селить при монастыре крепостных крестьян. Потом монастырь упразднили — мужики остались. Село переименовали в Успенское, только народ о том слышать не хотел: Булгары и Булгары! Сам-то я нижегородский водохлеб, приехал сюда учительствовать в младших классах. И понравилось мне здесь. Сразу. Лето солнечное, весна дружная, зима крепкая, ясная. Нет лучше места для жизни, уж поверьте. Мне девятый десяток идет, пятьдесят лет учительствовал, и вот ничего, на здоровьишко не жалуюсь.

— А знаете, Василий Михайлович, на кого вы похожи, особенно в профиль?

— Знаю, все говорят…

Опять задумался, смолк.

— Что-то я все о себе! Вас, поди, Булгары интересуют? Ну, я как приехал, так сразу включился, не дело, думаю, чтобы камень растаскивали. Стал разъяснять, а кого и постращал. В девятьсот пятнадцатом приехал Смолин — археолог, очень одобрил, благодарил, устроим, говорит, музей. Ну, устроили, а тут война, революция, опять война. Грабарь Игорь Эммануилович приехал в девятнадцатом, он тогда был в комиссии по охране памятников старины "Ну, — говорит, — учитель, засучи рукава, береги все тут", А средств для охраны — никаких. Не все сберегли. Не все. На обжиг извести сколько ушло. Иной хозяйственник — ведь он дикарь. Даже хуже дикаря. Ему был бы план. Нужна известь? Нужна. А известняк — вот он, под боком. С тех пор, с девятнадцатого года, и хожу, смотрю, чтобы не озорничали. Свободный час — я туда, к развалинам. Только последние несколько дней не был. Сейчас-то ничего, там Алексей Петрович. А зимой, когда все уедут? Алексей Петрович многих заинтересовал в Казани, да и в Москве, у него целая школа археологов, и местному населению все разъяснил, привил любовь к камню. Однако же бывают люди со стороны, для них камень и камень… А тут под землей еще многое сокрыто, копать надо, копать. Ведь ценность-то это какая для народа!

Старый учитель проводил меня за калитку. Под окнами его домика шелестели березы. Вдали, над крышами, над антеннами телевизоров, виднелись на бугре неожиданные для среднерусского пейзажа каменные палаты и острый минарет, напоминая о разнообразии и сложности прошлой волжской жизни, о давних войнах, о волнах культурных влияний, и накатывавшихся на Поволжье, и расходившихся от берегов великой реки.