Юрий Сторчак - Русский феномен

2. Жизнь на европейском северо-востоке была сложным испытанием — там скрывались от потоков великих грабителей мира, но естественной устремленности в эти края не существовало. Ввиду суровости климата, не стимулировался приток чужеземного населения. Россия — северная страна. Там, где в Скандинавии и Канаде сосредоточены 90 % населения, средняя температура самого холодного зимнего месяца — плюс 4 ºС, а на южном Ставрополье — минус 10 ºС.

Климат требовал серьезной подготовки к суровой зиме, земледелие было ограничено очень сокращенным периодом вегетации, обязательна была капитальная одежда, южного безделья Север не терпел. До тех пор пока капитан Ченселлор не открыл дорогу из Западной Европы в Белое море, даже чисто физическое проникновение предполагало исключительно тысячекилометровый долгий путь по Каме, Северной Двине и небольшим северным рекам — дорогу, которую мог преодолеть не каждый.

3. Восточные славяне получили благодать и духовное наследие уходящей с исторической сцены Византии. Шаг за шагом с VIII века и по 989 год, год своего Крещения в христианскую веру, Киевская Русь все более признавала превосходство, привлекательность Византии и стремилась к ней как к наследнице античности. Именно в то время когда Византия теряет всякое влияние на формирующий свою идентичность Запад, она оказывает влияние на южных славян, а затем на Русь. По известному выражению, Русь получила от Византии пять даров: религию, законы, видение мира, искусство и письменность. А. С. Пушкин полагал, что «греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер». Ввиду особенности той ветви христианства, которая оказалась главенствующей религией в России, исключен был приток христиан из северных земель Западной Европы. Католические миссионеры и епископы на протяжении многих веков стремились подвести Русскую православную церковь под римский престол (особенно это было нужно Вене, Венеции, южногерманским государствам и отчасти Польше для успешного противостояния Оттоманской империи). Русь поддерживала особые отношения с Византией (до ее падения в 1453 году), с православными общинами Балкан — греками, сербами, болгарами, румынами — для противостояния натиску католического германо-польского мира.

4. По большому историческому счету Россия стояла между двумя грандиозными цивилизациями — китайской и западноевропейской. Россия никогда в полной (и подлинно) мере не являлась частью Запада, каким он вышел вперед в мировом развитии в XVI веке. (Более того, Россия явилась единственной незападной страной, не ставшей колонией Запада.) Но объединяющими были параметры индоевропейской расы, христианства, общего наследия античности. Китай был дальше, но он был, существовал в связях России с внешним миром и по-своему привлекал. Собственно, речь идет в меньшей степени о собственно Китае, а больше об Азии в целом. Именно гибрид из поствизантийской системы и азиатской формы правления (тайна, жесткие внутренние выяснения; персональная лояльность и ответственность; группирование не вокруг идеи-программы, а вокруг лидера) явил собой российскую систему управления — от Святого Владимира до президента Путина. Европа же дала России ее интеллигенцию, культуру, науку, искусство. Россия прошла свой тысячелетний путь между этими двумя полюсами. Но при этом важно помнить, что Россия сознательно сняла с себя миссию «крестового похода», она по возможности христианизировала ареал своей опеки, но никогда не делала это своей «мировой» или азиатской миссией. Если бы русские витязи пошли к Тихому океану как крестоносцы, они утонули бы в море мусульманского, буддийского, конфуцианского населения и погибли бы раньше времени — как средневековые крестоносцы в Палестине. Но они отдали определенную дань обычаям и верованиям своих подданных и соседей, благодаря чему и просуществовали тысячу лет.

5. Огромный территориальный размер, открытость границ, отсталость экономики и гетерогенность населения обусловили стойкость авторитарного правления на Руси. Любая форма конституционного устройства немедленно пришла бы в противоречие с одной из частей огромного российского космоса. В условиях особенного российского развития гораздо более гибкой была система, когда верховный правитель — будь он князь, царь, император, генеральный секретарь или президент — предпочитает не «причесывать всю страну под одну конституционную гребенку». Это чревато расколом, и православный, или коммунистический, или демократический царь предпочитает мириться с особой формой местного правления (скажем, в Грузии, Башкортостане или Калмыкии). Противоположный курс способен принести ему только нечто вроде очередной северокавказской войны. В какой-то мере это напоминает античный Рим, где принцепс не особенно старался ввести «двенадцать таблиц» города Рима или кодекс Юстиниана на всю подопечную территорию. Отношения патрон — клиент, московский правитель — местный вождь оказывались в обоих случаях гибче и жизнеспособнее. Когда любой московский правитель давал земли на кормление или привилегии постоянно перемещаемой номенклатуре, то он действовал по вековому канону, оказывающемуся живучее, жизнеспособнее, чем строгая норма писаного закона. Орудием приведения сражающихся клик в порядок был жестокий террор, выполнявший одну и ту же функцию — что при Иване Грозном, что при Сталине. Чистый результат этой доминирующей 1000 лет формы правления — жесткость на самом верху и сплоченность на самом низу при отсутствии живительно-действенных связей на самом важном — среднем уровне. Это и обусловило отсутствие «гражданского общества», решающую слабость российского государства на протяжении всех десяти веков его существования. И сегодня ярчайшей чертой России является система отношений патрон — клиент, наиболее жесткая связка, обеспечивающая собственно функционирование общества. Без понимания значимости этой связки Западу нечего стремиться вести дела с русскими внутри и вне России.

Национальная идея является продуктом согласия с существованием у представителей народа общих видения, дел, перспектив. Переживаемая российским обществом аномия не сломала систему его фундаментальных ценностей.

В 2001 году Академия государственного управления при Президенте РФ провела опрос на тему «Что такое русский народ?». «Это народ-освободитель» — ответили 80 % опрошенных в возрасте 40–49 лет и 74 % от 18 до 24 лет. «Это народ-строитель» — считают 64 % среди молодежи, 70 % людей среднего возраста, 72 % людей старшего возраста. «Это народ — защитник народов» — соответственно 61, 66 и 65 %. Данные ценности могут находиться в ядре национальной идеи в качестве основы морального минимума, составляющего комплекс ценностей, необходимых для выработки этой идеи исходя из необходимости смотреть вперед, а не назад — на царскую Россию, в «золотой век» и легендарные былинные времена. Национальная идея создает нацию, но не наоборот. Она собирается именно на направленном в будущее проекте нациестроительства. Группы участников этого процесса могут составить новый культурно-исторический тип, способный обеспечивать развитие и прогресс.