Александр Афанасьев - Человек и то, что он сделал… Книга 1. Накануне краха [litres]

Одновременно – это страна, где теневая экономика проникла во все поры общественного организма настолько, что в теневой обмен товарами и услугами было вовлечено более половины населения страны, а глагол «купить» устойчиво заменялся глаголом «достать». К моменту избрания Горбачева – в стране уже были две экономики – социалистическая и нелегальная капиталистическая…

Видимо, начал подозревать что-то Андропов – точнее даже не подозревать. У меня из головы не идут его слова – мы не знаем общество, в котором живем. Возможно, он первым понял, что количество перешло в качество и в стране под названием СССР живет уже далеко не советский человек, а человек с капиталистическим сознанием, который вполне готов и к реставрации. Понятно, что первое лицо в государстве просто не могло сказать такое вслух. Но понимать происходящее Андропов мог – как мог и искать пути выхода из кризиса.

Мог ли Андропов пойти по китайскому пути – пути превращения СССР в государство капитализма при социалистической оболочке? Выскажу свое мнение – вряд ли. Китаю удалось пойти по этому пути именно потому, что в голове того же Дэн Сяо Пина был опыт жизни и при социализме и при капитализме – он имел возможность сравнивать, но главное хотя бы видел, а как это – капитализм. Ни Андропов, ни Горбачев этого не видели, потому этого просто не понимали. Андропову было три года, когда капиталистический проект в России погиб, Горбачев еще не родился. Потому то они не могли сравнивать и искренне не понимали, что частный эгоистический интерес в экономике работает лучше, чем общественный. Горбачев с восхищением смотрел на частные дома во время визита в США и спрашивал у Рейгана как их покупают и продают – но это был восторг дикаря при виде блестящих бус.

Свой китайский путь мы проскочили в двадцатые – тридцатые.

Тем не менее, советское партийное руководство понимало, что страна глубоко нездорова, что назревают негативные явления. Опыт например Чехословакии 1968 года хоть и не был проанализирован – но стоял перед глазами. Во главе страны должен был стать кто-то новый.

М.С. Горбачев «Остаюсь оптимистом».

Кто станет новым генсеком?

27 ноября 1979 года я стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а 21 октября 1980 года – членом Политбюро ЦК КПСС.

10 марта 1985 года я только вернулся домой с работы, и сразу звонок академика Чазова с известием о смерти К.У Черненко. Сразу после звонка я связался с Громыко, Тихоновым, Боголюбовым и назначил заседание Политбюро на 11 часов вечера.

По предварительной договоренности с Громыко, мы встретились минут на двадцать раньше назначенного времени.

Привожу по памяти состоявшийся тогда диалог.

– Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.

– Я думаю, все ясно.

– Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать.

Начали подъезжать другие члены Политбюро и Секретариата ЦК.

Открыв заседание, я сообщил о случившемся. Встали, помолчали. Заслушали приглашенного на заседание Чазова. Он кратко доложил историю болезни и обстоятельства смерти Черненко. Я сказал, что надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС.

На том и порешили. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением МПС и воздушного флота.

Создали похоронную комиссию, включив в нее всех членов Политбюро. Когда встал вопрос о председателе комиссии, вышла небольшая заминка. Тут надо сказать, что председателем комиссии по организации похорон умершего генсека, как правило, назначался будущий генсек. И Гришин вдруг говорит:

– А почему медлим с председателем? Все ясно. Давайте Михаила Сергеевича.

Я предложил не торопиться, назначить Пленум на 17 часов следующего дня, а Политбюро – на 14. У всех будет время – ночь и полдня – все обдумать, взвесить. Определимся на Политбюро и пойдем с этим на Пленум.

…

Утром позвонил Лигачев, сказал, что его буквально атакуют первые секретари, идут один за другим, допрашивают, каково мнение Политбюро по поводу будущего генсека. Я поехал в ЦК. Впереди – Политбюро и Пленум.

Много еще и сейчас гуляет всяких слухов по поводу заседаний Политбюро и Пленума. Суть их сводилась к тому, что якобы разразилась настоящая схватка, были предложены несколько кандидатур на пост генсека, и Политбюро вышло на Пленум, так ни о чем и не договорившись. Все это просто байки, досужие домыслы. Ничего этого не было. И об этом известно участникам событий, многие из которых в полном здравии и сейчас.

Да, проблемы преемника в связи с резким ухудшением состояния здоровья Черненко обсуждались, кое-кто прицеливался, прояснял свой шанс. Партийный аппарат ЦК в те дни только этим и был занят.

То, что в самом составе руководства выкристаллизовались группировки, было фактом.

Были и те, кто не хотел Горбачева. Как-то незадолго до кончины генсека Чебриков, возглавлявший в то время КГБ, поделился со мной содержанием своей беседы с Тихоновым, пытавшимся убедить его в недопустимости моего избрания на пост Генерального секретаря. Чебрикова поразило, что Тихонов никого, кроме меня, не упоминал:

– Неужели сам претендовал на это место? – подумал он.

В то же самое время мои недоброжелатели не могли не знать о настроениях в обществе, о позиции первых секретарей, среди которых все больше созревала решимость не допустить, чтобы Политбюро вновь протащило на высший пост старого, больного или слабого человека.

Несколько групп первых секретарей обкомов посетили меня. Призывали занять твердую позицию и взять на себя обязанности генсека. Одна из таких групп заявила, что у них сложилось организационное ядро, и они не намерены больше позволять Политбюро решать подобного рода вопросы без учета их мнения.

У Громыко по отношению ко мне появились какие-то новые, ревнивые нотки, особенно после моей поездки в Великобританию. Еще Андропов, как бы в качестве дани своему другу и партнеру, чтобы как-то его ублажить, сделал Андрея Андреевича первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Тогда Громыко занял кабинет в Кремле, сохраняя резиденцию на Смоленской площади. В окружении Андропова начали поговаривать о неуемном стремлении Андрея Андреевича к власти, его большом тщеславии.

Интуиция мне подсказывала, что ночь и полдня будут работать в нужном направлении: об этом свидетельствовала информация, поступавшая в ЦК. На Лигачева выходили партийные кадры, на Рыжкова другой клан – министры.

Хочу особо отметить, что никому, даже Лигачеву и Рыжкову, я не сказал определенно ни «да», ни «нет». Почему? Мне надо было выяснить все до конца. Я ведь понимал, о чем идет речь, в каком положении находится страна, что надо делать с кадрами. И если я пройду, получив только, как говорят, 50 процентов плюс один голос или что-то в этом роде, если избрание не будет отражением общего настроения, мне будет не по силам решать вставшие проблемы. Прямо скажу: если бы в Политбюро и в ЦК возникла дискуссия по этому вопросу, я снял бы свою кандидатуру, потому что для меня уже было ясно, что мы должны «пойти далеко».