Вагиф Гусейнов - От Ельцина к…? Война компроматов

Неизбежность агрессии чеченских и взаимодействовавших с ними международных террористических группировок и центров против Дагестана была очевидной хотя бы по той предварительной подготовке, которая практически в открытую проводилась ими, особенно с начала 1998 года. Российские спецслужбы, особенно военная разведка, еще более года назад предупреждали о готовившемся под руководством Ш. Басаева и Э. Хаттаба вторжении в Дагестан с указанием его направлений, масштабов и предполагаемых сроков. Почему эти предупреждения и доклады оказались невостребованными, непонятно.

Весь опыт чеченского кризиса, равно как и других военно-политических кризисов на юге, свидетельствовал о том, что экстремистско-террористические силы действуют тем наглее и агрессивнее, чем слабее оказываемое им законными властями противодействие. Это аксиома. Известные события периода чеченской войны в г. Буденновске и в Кизлярском районе Дагестана (с. Первомайское), когда были бездарно упущены находившиеся в окружении главари чеченских террористических рейдовых групп Ш. Басаев и С. Радуев, только добавили всем террористам смелости и наглости.

И в дальнейшем федеральные и региональные власти, сталкиваясь с фактами террора со стороны окопавшихся в Чечне и в приграничных с ней территориях преступных группировок, только тем и занимались, что стояли в глухой обороне, выменивали и выкупали у чеченцев заложников, обманывали себя надеждами, что чеченские власти, наконец, образумятся и станут вести себя цивилизованно. Террор и экономические диверсии с чеченской территории в условиях слабого реагирования на них со стороны российских властей превратились в главные источники доходов для Чечни, привычную форму отношений части жителей этой криминальной зоны с окружающим миром, в том числе и с Дагестаном, развили у них ощущение безнаказанности и вседозволенности.

Дагестан был под особым прицелом у лидеров чеченских экстремистов типа Ш. Басаева, М. Удугова и Э. Хаттаба, а также зарубежных и доморощенных идеологов ваххабизма. Все они одержимы идеей возрождения имамата Дагестана и Чечни периода имама Шамиля с последующим расширением (завоеванием) его влияния на весь Кавказ. В начале 1998 года под руководством Ш. Басаева и во главе с ним был образован так называемый конгресс народов Чечни и Дагестана, на котором и была сформулирована программа возрождения нового имамата.

Фактически с тех пор и была начата подготовка к новой кавказской войне, первым этапом которой должен был стать захват Дагестана. В течение всего 1998 года в находившихся на территории Чечни учебных лагерях Э. Хаттаба на деньги зарубежных террористических центров для этой войны готовились боевики, которые летом 1999 года вели боевые действия в Дагестане. Не исключалось, что имевшая место летом 1998 года в Махачкале попытка захвата власти известными своими широкими связями с чеченцами братьями Хачилаевыми могла быть частью этого общего замысла. Что бы там ни заявлял бывший депутат Госдумы России Н. Хачилаев, находившийся, кстати, в ваххабитском анклаве Карамахи — Чабанмахи в стане чеченских боевиков, о непричастности к агрессии против своего народа, реальные факты говорили о другом. Уже после вторжения на дагестанскую территорию Ш. Басаев объявил о создании так называемого исламского государства Дагестан и назначил его председателем С. Рамазанова.

К источникам разразившегося в Дагестане военнополитического кризиса аналитики, безусловно, отнесли сохранявшуюся в течение длительного периода экономическую и социальную напряженность и политическую нестабильность в самом сообществе дагестанских народов. Об этом в российской прессе и в специальных докладах было сказано немало. Уровень дотационности республики составлял около 90 процентов. Наблюдался продолжавшийся спад производства. Реальные доходы населения республики были в четыре раза меньше среднероссийских, при этом две трети работающих дагестанцев получали зарплату на уровне ниже прожиточного минимума. Существовала проблема занятости: 19 процентов активного населения не имело работы, в том числе уровень безработицы среди молодежи оценивался в 85–90 процентов. Процветала теневая экономика, клановость, коррупция. Республика удерживала первенство в Российской Федерации по количеству преступлений, квалифицируемых как террор, в том числе политический.

К чести дагестанцев эти трудности не повлияли на их решимость защищать свою республику от нашествия чеченских банд. По-видимому, главари вторгшихся на территорию Дагестана банд ошиблись, рассчитывая на поддержку со стороны дагестанцев, последние были неудовлетворены состоянием социально-экономической ситуации и уровнем заботы о них со стороны республиканских и федеральных властей.

Дагестанский военно-политический кризис — это очевидное следствие отсутствия у федерального центра правильной и понятной для местного населения кавказской политики, а главное — желания обзавестись такой политикой и настойчиво проводить ее на местах. В том, что такая политика должна быть, не могло быть никаких сомнений. Если взглянуть на деятельность федеральных структур в этой сфере — Миннац, Совет безопасности, Федеральное собрание, то можно было обнаружить только отдельные всплески какой-то активности в этом плане, но никак не продуманную и последовательную работу, рассчитанную на конечный позитивный результат.

Разработанные концепции национальной политики и обеспечения безопасности России на Северном Кавказе носили исключительно декларативный и рекомендательный характер до того момента, пока ведомства утрясали и согласовывали их тексты. Реакция на уже состоявшиеся события — вот основной метод работы российских властей, который, конечно же, не мог дать того результата, который был бы необходим. Москва была беспечна, если не равнодушна к тому, что происходило в регионах. Эта беспечность часто порождала безответственность у местных властей, сковывала их инициативу и активность.

Побывал министр внутренних дел Российской Федерации С. Степашин на территории ваххабитского анклава в Дагестане (Карамахи — Чабанмахи) и убедил всех в том, что там проживают «очень симпатичные бандиты». А спустя некоторое время федеральные войска, используя полевую артиллерию, авиацию, современные боеприпасы, с трудом очищали эту территорию от боевиков-ваххабитов, неся при этом потери в живой силе и технике. И это не осталось незамеченным ни в Чечне, ни в других северокавказских субъектах Российской Федерации.

Требовали серьезного изучения и отношения к себе такие возможные мотивы организации военно-политического кризиса в Дагестане, как место и роль, отводимые республике теми международными центрами и силами влияния, которые всерьез и надолго заинтересованы в установлении полного контроля над нефтяными ресурсами зоны Каспийского моря. В этом была заинтересована и Чечня, уже в какой-то степени «присосавшаяся» к нефтяному потоку и получавшая от него свою долю доходов. Территория Дагестана, являвшаяся альтернативным чеченскому маршрутом вывоза каспийской нефти на внешние рынки, безусловно, интересовала чеченских лидеров. Не говоря уже о том, что контроль даже над частью Дагестана давал Грозному свободный выход во внешний мир через Каспийское море.