Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Подвергся осуждению ряд художественных изданий, обнаруженных при обыске по делу № 86, тем более что в них опубликованы произведения современных русских художников-авангардистов. Так, альбом («Ардис», 1975) художника-нонкорформиста, участника войны Бориса Биргера, исключенного из Союза советских художников и в 1990 г. уехавшего в Германию, «…сопровождается предисловием Генриха Бёлля, где он, сравнивая Биргера с Рембрандтом, выражает сожаление, что в Советском Союзе не разрешают экспонировать такие “талантливые” произведения из-за того, что они не попадают под официальное художественное волеизъявление — “реализм”». Нашумевший в свое время альманах «Аполлон-77», вышедший в Париже, вызвал такую оценку: «Альманах содержит стихи, прозу, рисунки антисоветского содержания с предисловиями диссидентов В. Максимова, В. Марамзина, В. Петрова. Помещенные здесь произведения художественной ценности не представляют, в большинстве своем абсурдны, иногда непристойны, и все полны ненависти к советскому строю». Такую же судьбу разделил альбом «Современная русская живопись» (Дворец конгрессов. Париж, 1966) — по той причине, что он «…представляет собой каталог выставки современных авангардистов, многие из которых эмигрировали из СССР. Большинство картин в СССР никогда не экспонировалось».

Помимо «еврейского самиздата», о котором сообщалось выше, значительный интерес проявил КГБ и тамиздату такого рода. Первый такой запрос относится именно к 1970 г., что не случайно, так же как и то, что он имел ленинградское происхождение. Датирован он 10 ноября и связан, как можно полагать, с декабрьским процессом «самолет — чиков» — группы еврейских активистов-отказников во главе с Марком Дымшицем и Эдуардом Кузнецовым, пытавшимся в Ленинграде захватить самолет, чтобы бежать из СССР. В основном список содержал печатные издания, но встречаются и машинописные, такие, например, — «Документ, исполненный на пишущей машинке под названием «Дело о попытке угона самолета Ленинград-Приозерск. 15.06.70 на 4 листах».

Приведем лишь некоторые образцы цензурного творчества: «Книга Д. Шуба “Политические деятели России” (изд. “Новый журнал”, Нью-Йорк, 1969, № 3) — является антисоветским изданием, имеющим злобные выпады против В. И. Ленина, коммунистической партии, марксизма-ленинизма. Книга на английском языке Бернарда Бамбергера “История иудаизма” (США, 1964) содержит злобные клеветнические выпады против СССР и стран социалистического лагеря. Книга Р. Черчилля и У. Черчилля “…И победили на седьмой день” на немецком языке содержит клеветнические антисоветские материалы. Брошюра “Научные исследования и образование в Израиле”, изданная на немецком языке в Швейцарии, — являются националистическими, сионистскими изданиями, не подлежащими распространению в СССР. Брошюра В. Жаботинского “Еврейское государство” является сионистским, националистическим изданием с антисоветским предисловием». В обширном списке цензоры нашли лишь одну книгу, над которой решили смилостивиться: «Книга Эрнеста Ренана “История народа Израиля”, изданная на французском языке в Париже в 1887 г., — политических дефектов не содержит» [130] Там же. Д. 100. Лл. 52–57. Подробнее об этом см.: Блюм А. В. Еврейский вопрос под советской цензурой. СПб, 1996. С. 143–150. .

Все произведения писателей трех волн русской эмиграции подверглись остракизму, причем независимо от содержания, — так сказать, по определению. Уже в первой инструкции, данной свыше Главлиту РСФСР, образованному в июне 1922 г., специальным пунктом предусматривалось запрещение «…ввоза в СССР произведений, носящих определенно враждебный характер к советской власти и коммунизму», «произведений авторов-контрреволюционеров» и т. д. [131] Подробнее об этом см.: «Министерство правды». С. 192–222; Советская цензура в эпоху тотального террора. С. 180–195. .

В том же 1922 году А. В. Амфитеатров, бежавший из советской России годом раньше, писал в «Очерках красного Петрограда»: «Сквозь кордоны и шпионские фильтры ЧК заграничные газеты и журналы доходят до петроградского общества в таком малом количестве, так случайно, что голос их под Невою — не более чем подпольный шепот, которому внимают лишь очень немногие уши и повторяют его лишь очень немногие уста» [132] Амфитеатров А. В. Сенсация и гласность // Горестные заметы. Очерки красного Петрограда. Берлин, 1922. С. 10. .

Такая ситуация закреплена была почти на 70 лет. Правда, на первых порах режим вел потаенные игры с эмиграцией, пытаясь расколоть ее и привлечь на свою сторону, что частично и удалось… В связи с этим, некоторая часть эмигрантских изданий на первых порах все же разрешалась к провозу в СССР, однако к 1927–1928 гг. такие игры заканчиваются. С той поры все, за очень малым исключением, они конфискуются на таможнях; в лучшем случае, их передают в спецхраны крупнейших библиотек, в худшем — уничтожаются на месте. Из читательского обихода «метрополии» были вычеркнуты книги и имена крупнейших писателей, творческий путь которых продолжался или начинался в эмиграции.

Во многих книгах писателей Русского зарубежья никакого «антисоветского криминала» обнаружить не удавалось; единственным, впрочем, «составом преступления» выглядел в глазах цензоров сам факт выпуска их зарубежными русскими издательствами. В. А. Солодин, бывший заместитель начальника расформированного в 1991 г. Главлита СССР, выступая на одной из конференций, посвященных цензуре, говоря о «генерально ограниченных» изданиях, отметил, что «…в число таких генеральных ограничений попадали все эмигрантские издания за рубежом. От изданий Чехова и Камкина (имеются в виду русские издательства в США. — А. Б.) до НТСовских изданий, до ИМКА-пресс и прочее, прочее, независимо от того, что там есть. Предположим, двухтомник Ахматовой, только потому, что это в камкинском издании, не пропускался». Здесь же он говорит о том, что «…вообще говоря, политический контроль определялся одной фразой: запрещается пропускать материалы, содержавшие военную и иную тайну, а также материалы, дезинформирующие общественную мнение», вполне справедливо добавив: «Вы сами понимаете, что при такой формулировке можно было очень многое, фактически все, подвести под эту формулировку» [133] Цензура в царской России и Советском Союзе. Материалы конференции 24–27 мая 1993 г. М., 1995. С. 16. .

В упоминавшихся ранее запросах КГБ в Ленгорлит по поводу обнаруженных во время обысков книг часто встречаются не только указания на машинописные копии, но и на оригинальные зарубежные издания произведений ряда писателей-эмигрантов. Как правило, в са-миздатском варианте распространялись «Окаянные дни» и «Воспоминания» И. А. Бунина. Хотя последние и вошли в 9-й том собрания его сочинений, изданного в СССР, но со значительными купюрами. Очерки «Горький», «Маяковский», «Гегель, фрак, метель» и другие, как не поддающиеся «купюризации», были полностью исключены из его состава, существенно обкорнали очерк «Третий Толстой». К числу печальных анекдотов нужно отнести историю, поведанную Сергеем Довлатовым в рассказе «В тени чужого юбилея». Вместе с Андреем Арье-вым им был подготовлен еще в 1968 г. сценарий документального фильма о Бунине — к столетнему юбилею писателя в 1970 г. Экспериментально-творческая киностудия, высоко оценив качество сценария, тем не менее, под благовидным предлогом все же отказалась ставить этот фильм. Как сообщил тогда же авторам Евгений Рейн, истинная причина отказа состояла в том, что Бунин «нахально родился почти одновременно с товарищем Лениным», и руководство киностудии посчитало политически неправильным отмечать в год столетия вождя мирового пролетариата такой же юбилей «белоэмигранта».