Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Дошло до того, что имена проштрафившихся литературоведов не дозволялось указывать в библиографиях, даже в таких, которые имели чисто регистрационный характер. Так, по распоряжению Ленгорлита, из составленного В. П. Степановым указателя содержания журнала «Русская литература», вышедшего в 1975 г. [288] Журнал «Русская литература»: 1958–1973 / Сост. В. П. Степанов. Л.: Наука, 1975. В. П. Степанов вклеивал в даримые им экземпляры машинописную справку, в которой указывал на все случаи цензурных вмешательств. С одним из таких экземпляров автору и удалось познакомиться. В настоящее время М. Д. Эльзоном составлен и находится в печати указатель содержания «Русской литературы» за 1958–2003 гг. , удален, в нарушение всех правил, целый ряд имен. Появился в результате невиданный «псевдоним» — «и др.». Например, полемический отклик Ф. Я. Приймы (1960, № 1) по поводу подлинных и мнимых статей В. Г. Белинского, включенных в академическое «Полное собрание сочинений», на самом деле имел подзаголовок «Ответ В. М. Потягину и Ю. Г. Оксману». В указателе второе имя заменено на «и др.». Заодно повелевалось исключить статьи Е. Г. Эткинда, о котором уже велась речь в этой главе. В указателе снова появляется указанный выше «псевдоним» — в описании статьи Ю. Д. Левина и Е. Г. Эткинда о В. М. Жирмунском (1966, № 3). Такая же операция производилась с именем А. Д. Синявского, вышедшего из лагеря и эмигрировавшего во Францию в 1973 г. В описании рецензии на книгу «Поэзия первых лет революции» (1965, № 1), написанную им в соавторстве с А. Меньшутиным, оставлено только имя последнего: Синявский превратился в «и др.»…

В небытие отправлялись не только люди, но и целые страны. В 70-е годы крайне осложнились отношения с Китайской Народной Республикой, а посему повелевалось убрать название этой страны из всех публикаций. Именно поэтому в публикации Б. В. Мельгунова конспекта записок М. Н. Волконской в издаваемом ИРЛИ «Некрасовском сборнике» (Л., 1980. Вып. 7. С. 186) появилась фраза: «Гуляла верхом. Ступила на < 1 нрзб> землю». На самом деле это слово в рукописи читалось вполне разборчиво — «китайскую»… [289] Сообщено М. Д. Эльзоном. .

С начала 60-х годов сделано было некоторое «послабление» для академических (но отнюдь не массовых!) изданий, которым дозволялось упоминать табуированные прежде имена писателей, однако требовалось обязательно подводить под них «марксистский базис». За два года до «перестройки» появился такой документ:

«31 августа 1983 г.

Леноблгорлит

Директору издательства “Наука ” тов. Чепурову С. Н.

О возврате верстки “История русской литературы”, т. 4.

Верстка 4-го тома “Истории русской литературы (литература конца XIX — начала XX века)” не может быть подписана к печати.

Некоторые главы написаны объективистски, без учета марксистского анализа литературных течений того периода. Ничем не оправдано то, что значительное место в книге уделено непомерному восхвалению творчества, а также исторической роли отдельных реакционно настроенных представителей литературы. В частности, неправомерно показано значение в литературе вел. кн. К. К. Романова, Д. Мережковского, З. Гипииус, Н. Гумилева. В связи с этим, по согласованию с партийными органами, возвращаем верстку на доработку.

Приложение: Верстка “История русской литературы”, т. 4, несекретно.

Зам. нач. Управления Д. Г. Данилов» [290] ЦГАЛИ СПб. Ф. 359. Оп. 2 Д. 203. Л. 77. .

Четвертый том выпускавшейся Пушкинским Домом 4-томной «Истории русской литературы» посвященный литературе конца XIX — начала XX вв., вышел все же в 1983 г., но, судя по всему, в искореженном виде. По требованию цензуры авторы вынуждены были расставить «классовые акценты». Не упомянув ни словом о том, что К. Р. (К. К. Романов) был великим князем, они отметили, что «…в его лирике, носившей дилетантский характер, преобладают меланхолическое настроение…», да и вообще «…К. Р. был далек от общественных настроений своего времени» (с. 106). Гумилеву все-таки отведено несколько страниц в параграфе «Акмеизм», но заканчиваются они таким пассажем: «От абсолютно сильной личности в духе Ницше — к прославлению “дела благородной войны”, к крайнему антидемократизму, острому неприятию Октябрьской революции — такой путь Гумилева, закономерно закончившийся в стане ее активных врагов» (с. 700). О расстреле поэта в августе 1921 г. — ни слова. Как мало все-таки изменилось с 30-х годов! Приведенная характеристика Гумилева чуть ли не текстуально повторяет концовку статьи рапповского критика О. Бескина («мелкого Бескина», как называл его Корней Чуковский), опубликованной в 1930 г. в «Литературной энциклопедии» (Т. 3. С. 86): «И Гумилев вполне последовательно окончил свою жизнь активным участником контрреволюционного заговора против советской власти». В таком же духе характеризуются творчество инкриминируемых цензурой русских писателей-эмигрантов.

Под подозрением находились и «Ежегодники Рукописного отдела Пушкинского Дома», выходившие с 1947 г. (с перерывом в 1961–1967 гг., первое название — «Бюллетени Рукописного отдела ИРЛИ»), вполне академическое издание, снискавшее себе заслуженный авторитет [291] В публикациях А. В. Лаврова и С. А. Фомичева «Дело о “Ежегодниках Рукописного отдела Пушкинского Дома”», вошедших в сборник «In memoriam. В память Владимира Аллоя» (СПб., 2005. С. 418–456), приведены документы и подробно рассказано о «внутренней кухне», сопровождавшей подготовку ежегодников к изданию. . Но и в них не дозволялось «популяризировать», хотя это издание было рассчитано на специалистов, творческое наследие определенных писателей — преимущественно Русского зарубежья. Выходили ежегодники порою с большим опозданием, как правило, «по независящим обстоятельствам», как говаривали издатели и редакторы еще в XIX веке, намекая читателям на цензурные затруднения. Приведем сейчас лишь один эпизод, связанный с ежегодником на 1973 г. Он немало попутешествовал по различным цензурным и партийным инстанциям. Камнем преткновения стала статья А. В. Лаврова «Архив П. П. Перцова» — обзор архивного фонда Петра Петровича Перцова (1868–1947), литературного критика, поэта и публициста, жизнь и деятельность которого теснейшим образом связана с зарождением и становлением русского символизма. В его архиве, помимо других ценнейших документов, сохранились многочисленные и важные в научном отношении письма Д. С. Мережковского, характеристика которых и вызвала наибольшие возражения: цензоры решительно воспротивились этой публикации. Наконец, после долгих проволочек, Ф. Я. Прийма, исполнявший в то время обязанности директора ИРЛИ, решил в начале 1976 г. апеллировать к последней инстанции — естественно, к Обкому КПСС. Чтобы не портить отношения с Ленгорлитом, он послал ему копию своего письма, даже поставив его на первое место, с таким грифом: