Александр Маркин - Дневник 2002–2006

Посылаю тебе носовой платок: сначала я долго носила его у самого сердца. Потом я расцарапала себе левую грудь, прямо над сердцем, и промокнула платком выступившую кровь. Для тебя я поранила самое драгоценное, что у меня есть! Прижми платок к своим губам — это кровь моего сердца!

10 октября

Franzosischer Philosoph Jacques Derrida ist tot

11 октября

Сегодня был в той части Строгино, где никогда не бывал раньше. Пять детских садов, утопающих в желтизне осенних деревьев, с трехметровыми решетками заборов и обшарпанными верандами, похожими на расстрельные стены.

К зиме начал толстеть.

Сегодня в автобусе передо мной ехал молодой человек. Мне очень нравилось смотреть на его затылок и как шевелились его челюсти — он жевал жевательную резинку, и рассматривать его уши, покрытые белым пушком. А когда он выходил, я посмотрел на него анфас — и мне понравился его истонченный нос.

А потом в троллейбусе передо мной сидел молодой человек, и я знал, что свитер у него из магазина Benetton , а рубашка из магазина Мехх . А вот какой марки у него куртка я не определил. Куртка была намного лучше рубашки и свитера.

На Суматре обнаружили тела еще четырех россиянок. В Конго обнаружили неизвестных ранее гигантских обезьян.

13 октября

Едва перешагнув порог пятидесятилетия, скоропостижно (кончался племянник моей бабушки. Его отец, армейский друг бабушкиного первого мужа, ушел из жизни одиннадцать лет назад после инсульта. Его мать, бабушкина младшая сестра, умерла два года назад от рака. Моя мать выросла вместе с ним, а лучшая подруга моей матери была его первой любовью.

После смерти своей матери он жил жизнью тихого алкоголика со своей женой, крашеной блондинкой с пережженными волосами, которую он в свое время привез из Приазовья, и ее сожителем. О его смерти (он умер еще в субботу) мы с бабушкой узнали сегодня вечером, за 10 часов до похорон, почти случайно, от бабушкиного второго мужа, с которым племянник вместе работал.

Известие о смерти любимого племянника привело бабушку в чрезвычайное возбуждение. Она позвонила жене своего племянника и попыталась подробно выяснить обстоятельства его смерти, но выяснила только, что тот умер от сердечного приступа во сне. На просьбу рассказать о том, что случилось, подробно, жена племянника спросила, что бабушка еще хочет знать, может, спросила она, рассказать бабушке о том, в каких позах они трахались, и бросила трубку. После этого хамства бабушка, конечно, вообразила, будто жена и сожитель отравили ее племянника, стала звонить своей лучшей подруге и рассказывать ей о страшных догадках. Племянника будут кремировать, сказала бабушка, якобы из экономии, но на самом деле все дело в том, что этой прошмандовке надо замести следы убийства, потому что кремированного Славу нельзя будет эксгумировать — и никто не узнает правду о его смерти.

Потом бабушка вспомнила о похоронах своей младшей сестры и стала думать об одежде, в которой Славу будут хоронить. В прошлый раз, вспомнила она, я заметила большое жирное пятно на левом рукаве кофты, в которой была ее сестра Антонина. Нежели они не могли застирать кофту? Она бы за ночь высохла — а если и не высохла бы, Антонине-то какая разница?

С одежды покойников ее мысль стремительно перенеслась па собственный гардероб, ведь похороны — это тот редкий случай, когда бабушка покидает свои четыре стены и показывается на людях. Она немедленно стала звонить моей матери на работу, чтобы задать ей вопрос о том, что же она, бабушка, наденет на похороны. Матери на работе не было — она уже ехала домой, и бабушка задумчиво произнесла: я надену черную шляпку… да-да, я надену черную шляпку…

Потом она позвонила своей другой подруге и сказала: добрый вечер… Ах, а у меня он очень недобрый! Потом она слово в слово повторила то же, что рассказала предыдущей подруге: о смерти, о предполагаемом убийстве и кремации. Потом выдержала паузу и произнесла: нет, ты представляешь? Вот неожиданность! У меня так бьется сердце, и я, конечно, следующая на очереди! Ведь я одна осталась из нашего клана! (Я сидел рядом, слушал и думал, что она слишком много смотрит сериалов. Потом я подумал о том, что смерть заставляет нас вспоминать о коллективном родовом теле, и что мы с матерью тоже принадлежим к клану, а еще у бабушки есть сводный брат, но бабушкин сводный брат к нашему клану не принадлежит.)

Отец вернулся с работы. Кот стал радостно его приветствовать, кричать, бабушка взяла свою палку, которой почти никогда не пользуется, и стала грозить коту палкой: не надо гнусно пищать, нам и без тебя тошно!

Потом пришла мать, бабушка совсем растерялась, сидела, потерянная, и пыталась заплакать, но не могла, потому что старые люди редко плачут, когда узнают о смерти близких людей. Еще она забыла выпить свои таблетки.

В бабушкиной телефонной книге есть страница, последняя, куда она записывает, чтобы помнить, даты смерти всех своих родственников. У бабушки дрожали руки — я записал.

14 октября

Похороны прошли без эксцессов; если не считать того, что мать все время падала в обмороки (утром в банке, когда оформляли ей доверенность на мой счет, второй раз в ритуальном автобусе); а еще бабушка в приступе скорби после неприятной церемонии прощания в церкви стукнула жену своего племянника тростью по спине, сказав, правда, что это у нее так проявляется паркинсонизм, проблемы с головой: голова не контролирует мышцы, поэтому реакции совершенно непредсказуемые; чтобы убедить всех в том, что у нее и вправду проблемы с головой, бабушка начала громко спрашивать, куда она едет: все едут в крематорий, говорила она, а я куда поеду?

На похоронах я думал о том, что у большинства из нас есть в голове представление о собственных идеальных похоронах, но для того, чтобы реализовать его надо или иметь преданного любящего мужа, как у Эммы, или быть влиятельным политиком и просто богатым человеком, как Рейган и проч. Риторика траурных жестов. Потом я поехал на встречу со своей знакомой, у которой в конце августа от рака умерла мать, и слушал, сидя в кафе, о том, какая пустота образовалась в ее душе, про какого-то ангела в Риге и т. п. Официант зачем-то садился перед нами на корточки.

Потом я пошел на «Летучего Голландца» в Большой театр. После оперы спускался в лифте на первый этаж весь в слезах. На третьем этаже в лифт зашла какая-то старушка, посмотрела на меня и сказала: спектакль прекрасный, но тяжелый, тяжелый, жуткий.

А в метро переполненные вагоны. Тесно. На Улице 1905 года вошел мускулистый мужчина, может, немногим старше меня, но с почти седой головой, встал вплотную ко мне, я читал надписи на пуговицах его клетчатой рубашки, расстегнутых на его широкой груди; он одной рукой держал «Парфюмера», а другая рука, с обручальным кольцом, внизу, иногда тыльной стороной касалась моей руки. Еще мне запомнилась кудрявая женщина, торговавшая в переходе с Тверской на Пушкинскую уродливыми и яркими плюшевыми игрушками. Игрушки лежали в огромном серебристом бумажном пакете GANT USA.