Александр Маркин - Дневник 2002–2006

12 октября

Ехал в маршрутке. Разговаривали две женщины. Одна рассказала другой про то, как хочет отметить двадцатилетнюю годовщину своей свадьбы, в середине декабря, в Ленинграде, побродить по ленинградским окрестностям, по Царскому селу, дать душе отдохнуть. Потом говорит своей подруге: я… я недавно поняла одну вещь, я поняла, что вот революция, она, революция, она подминает под себя тех, кто ее устроил. (Я от такого ее неожиданного открытия прямо-таки подпрыгнул. И ведь надо было прожить почти двадцать лет в браке, чтобы понять!)

Все газоны чисто убраны, на пожухлой траве лежат чернью полиэтиленовые мешки, набитые опавшими листьями, мусором, как будто разложенные на земле мешки с покойниками.

Сегодня в первый раз заговорил с тем молодым человеком, с которым часто жду на остановке автобуса и с которым я бы с радостью заговорил уже давно, — он мне нравится, хотя я, конечно, никогда не могу его разглядеть как следует, потому что, когда мы приходим на остановку, уже темно, — но меня всегда останавливала моя стеснительность. Мы ждали автобуса, а автобуса все не было, ходили в темноте вперед и назад в разные стороны, ходили мимо друг друга, смотрели на дорогу, всматривались вдаль. Когда он в очередной раз, близко, проходил мимо меня, он остановился и сказал: а автобуса все нет. Я ответил: угу. И он пошел дальше ходить туда-сюда. (Потом приехал автобус.) Удивительно. Я, наверняка, видел его сегодня в последний раз. С ним не было его обычной сумки через плечо.

Сегодня ехал в метро с одним молодым менеджером, с русыми волосами, у него на руке блестело обручальное кольцо, он был в темно-сером костюме, светло-синей рубашке, без галстука; когда он нагибался над книгой (он что-то читал), можно было увидеть его загорелую шею, толстую золотую цепь на шее, которая блестела на солнце. У него были короткие ладони. Я сидел напротив него, зачем-то кусал губу.

Иногда я думаю, что чем мужчина уродливей, чем больше он невостребован как мужчина, тем больше он гомофоб. Обычному гетеросексуальному мужчине даже и не придет в голову, что он каким-нибудь образом может стать объектом домогательств со стороны пидоров. У него, как я понимаю, масса других забот. А уроды легко обманываются, ловят любой взгляд, принимают кунсткамерный интерес за домогательство. И много фантазируют.

13 октября

У отца начальник умер вчера утром за рулем, стоя в пробке на Строгинском мосту.

Мать с утра поймала машину; тоже стояла в этой пробке; видела, как ехала скорая.

14 октября

С тех пор, как я прочитал роман Э. Золя «Дамское счастье» я запутался и не могу понять: вот когда тебя ласково и как будто бы похотливо разглядывает кто-нибудь из обслуживающего персонала в магазине или в заведении общепита, что же это значит? Что ты нравишься или что заведению нужны постоянные клиенты? (После Э. Золя я твердо уверовал в последнее. Вот так, разоблачая законы, по которым существует капиталистическое общество, литература натурализма испортила мою жизнь.)

Вечером было очень холодно. Зато не так сильно пахло торфяными пожарами. Пахло, пожалуй, поздней осенью.

Она была шизофреничкой и ненавидела секс.

15 октября

Между тем, наступила прекрасная осень! Вечером мокрый асфальт кажется бронзовым в тусклом свете фонарей. Так хорошо было гулять! В подземном переходе через Рублевское шоссе (пахло сухими березовыми листьями) видел серую белку: я спускался по лестнице, она заметила меня и бросилась наутек, дергая хвостом.

16 октября

Сначала три молодых педераста на Тверской: представляете, как ужасно целоваться с тридцатилетним мужиком?! А с сорокалетним!! Фу!!!

Вечером у дома разговаривают подростки, она и он. Она говорит: такой ужас, у нее любовнику тридцать один год, а ей уже сорок пять! У них же разница в четырнадцать лет, представляешь? И как они живут вместе?

(По мне целоваться с тридцатилетним точно так же, как и с двадцатилетним; о том, что четырнадцать лет — не разница, они тоже узнают в свое время.)

17 октября

Прошел год — а будто бы ничего и не изменилось: снова летел в одном самолете с той же теннисисткой и ее негром-массажистом. Теннисистка за год похудела, выглядела неважно; впрочем, как можно выглядеть в 6 часов утра? Полет прошел легко и быстро: летели чуть больше двух часов — быстрее, чем обычно, — и над Байрейтом не трясло. Пошли на посадку — над Боденским озером — потрясающий вид — туман, заполнивший ущелья и горные долины, все будто бы залито молоком, горные вершины, окрашенные нежно-розовым светом восходящего солнца. В самолете я время от времени проваливался в сон, потому что не спал всю ночь, начинал храпеть и сразу же просыпался от собственного храпа.

Кстати, о блядях. Пошел ночью рассматривать витрины, оказался в Нидердорфе; свернул в переулок — возвращался домой, — ко мне стала приставать толстая негритянка с сильно накрашенным лицом, большими бусами и гигантскими грудями, я посмотрел на нее, когда проходил мимо, тогда она высунулась из своего окна, начала что-то эротически шипеть, призывая меня воспользоваться ею, пыталась дотянуться до меня своей жирной черной рукой.

18 октября

Пока я сидел в библиотеке и читал какие-то тягомотные тексты, на улице была прекрасная погода и даже светило солнце. Только я стал собираться домой — небо заволокло тучами. Когда я читал Абрахама а Санкта Клару, мимо меня прошел такой смазливый литературовед, кажется, сотрудник семинара (он вошел в библиотеку через служебный вход), что я мгновенно потерял концентрацию и больше уже не смог собраться с мыслями; ждал, что он пойдет обратно, чтобы получше разглядеть его; ждал, ждал. Не дождался.

20 октября

Рассматривал сегодня в книжном магазине альбом с посмертными масками великих немцев (и немного французов). Почти все какие-то страшные были после смерти. Пугающие. Только Гёте величественный. Но вот что меня поразило: человеку, например, подбородок разломали, или пол головы пулей снесло, а на посмертной маске лицо целое, голова целая. Наверное, какие-нибудь картонки в раны подсовывали, я про технику изготовления не стал читать. Еще Клейст оказался очень красивый благородный, намного лучше, чем на портретах. Я в него минут десять всматривался. А Шиллер — истощенный, с вытянутым лицом, на борзую похож.

Швейцарцы не любят немцев, а я, кажется, не люблю только самого себя.

Распогодилось. Солнце. Тепло. Бабье лето. А по ночам очень холодно. Сейчас пойду покупать варежки.

В «Мигро» тестируют коляску для продуктов: она автоматически считывает баркоды продуктов, которые в нее кладут, и потом сама передает сумму на кассу.