Александр Маркин - Дневник 2002–2006

В метро рядом со мной стояли двое. Студент и студентка. Студентка, как сейчас у них принято, с голым жирным животом, вываливающимся из джинсов, и с красно-черными значками с чегеварой на черной сумке через плечо. Учится в РГГУ на делопроизводителя. Студент с выбеленными химией длинными волосам и в грязных джинсах, из какого-то другого учебного заведения. Делились впечатлениями о своей учебе. Он рассказывал: я так пиздато учусь, короче, в прошлом семестре нихуя, короче, не делал, короче, потом пошел к преподу, короче, говорю, короче, поставь мне отметку, он меня, короче, спрашивает что-то, а я ему, короче, отвечаю, короче, что нихуя не знаю, короче, он мне говорит, я тебе поставлю, короче, тройку, потом смотрит, короче, в зачетку, а у меня, там, короче, одни четверки, он, короче, говорит, да у тебя, бля, короче, одни, короче, четверки тут, ты что, короче, хорошо учишься что ли, короче, я говорю, да, короче, непиздато, короче, учусь, короче, ну, короче, он мне поставил четыре, и говорит, короче, никогда больше ко мне не приходи, а я что, короче, пидор что ли ходить к нему, у него занятия первой, короче, парой в этом семестре.

Потом стала рассказывать она. Мы, блин, такой хуйней страдаем на занятиях. Изучаем, блин, делопроизводство, там, блин, разные виды документов, такая скука, или вот, блин, отпечатки пальцев, скоро в архив пойдем, нахуй мне это нужно, или там это ебаная философия, пришла какая-то тетка к нам, говорит, кто напишет реферат, ну, там, из интернета скачает и принесет, тому я поставлю зачет, чтобы не ходить к вам, потому что вы все равно идиоты, ну мы все обрадовались, представляешь, классно можно будет на философию не ходить…

Рядом сидел старик приличного вида с кожаным портфелем. В какой-то момент он, невольно слушая эту беседу, начал нервно теребить ручки своего портфеля, на его лице обозначились крайние страдания, и я, конечно, понимал этого старика, и мне хотелось сунуть грязному студенту в рот кляп, потому что слово «короче» невыносимо скребло по моему мозгу; кроме того, слово «короче» делает речь длиннее.

(Над нами висела реклама про доступное всем образование за 25$. Тотальная победа Просвещения в отдельно взятой стране.)

Через два места от дедушки дремал, время от времени падая на соседей, здоровый парень с огромными бицепсами, я смотрел на него и думал, что да, если ебаться всю ночь, а такие, как он, конечно, созданы исключительно для ебли, хотя, может, это и не так, то целый день потом хочется спать, и непонятно, что лучше — ебаться всю ночь и потом не спать днем, или не ебаться и быть весь день бодрым.

3 октября

Обнаружил, что интересно смотреть за тем, как кровь пульсирует в венах в середине левой ладони (или это артерии?).

Пытался наблюдать солнечное затмение.

В моменты солнечного затмения даже животные плачут.

Плавция: О, боги! что это! ах, небо, что произошло? Где Папиньян?

1. слуга: Сейчас мы здесь его увидим.

Хор: Говори! что хочешь нам поведать? Какую весть ужасную принес?

Плавция: Ах, где мой господин? И где сын мой?

1. слуга: Уже недалеко! Вон, у дверей. Смотри, их вносят. / Но у обоих, головы отрублены, увы! / Проклятым топором! О, император! О, Рим! / Ужасно! / Отец! И сын! Мертвы! О, падшая отчизна!

Слуги Папиньяна выносят на сцену два катафалка с трупами и ставят их друг напротив друга. Плавция больше не произносит ни слова, а в состоянии крайней печали ходит от трупа к трупу и целует им головы и руки, и наконец падает без чувств у папиньянова тела; слуги поднимают ее и кладут к трупам.

5 октября

У бабушки был день рождения, и мы с матерью долго думали, что бы ей подарить, и я думал о том дне рождения, когда человеку перестают дарить такие подарки, которые могу пригодиться в (практической) жизни, например, книги, и начинают дарить старческие подарки — вещи совершенно ненужные, часто недорогие, иногда дорогие, но у них общее свойство: они бесцветные. Старики потом собирают эти вещи, выставляют их напоказ, расставляют на своих прикроватных тумбочках или ставят в шкафах под стекло. (Конечно, так поступают не все (и не все старики) но многие.) С такого дня рождения, когда начинаешь получать от близких такие подарки, начинается, наверное, настоящая старость. Хотя я, конечно, этого пока не знаю.

К бабушке приезжала ее лучшая подруга. Бабушка пожаловалась ей, сказала, что всем уже надоела. Подруга, одинокая старуха, подумала и сказала: ах, а мне, а мне так хотелось бы надоесть хотя бы кому-нибудь. (Сегодня, впрочем, ее желание сбылось.)

И еще выяснилось, что так называемое состояние счастья (почему-то) совсем мало зависит от количества половых актов в неделю.

Такая риторическая фигура называется климакс. — Климакс? Ха, ха! — Да, девочки, то, что однажды ждет нас всех.

Такое ощущение, что бабочки материализуются из беспорядка. Каждый раз, когда я захожу в комнату, в которую я обычно стараюсь не заходить (там свалены неразобранные книги, и краски, и проч. стройматериалы), я обнаруживаю там бабочек. Каждый раз выпускаю их в окно. Когда снова захожу в эту комнату, на следующий день, или через день — снова вижу там шоколадниц. Окно в той комнате уже давно наглухо закрыто. Как они туда залетают?

6 октября

Ходил на симфонический концерт. Слушал Вагнера. Пришел домой — сильно кружится голова. Вагнер прекрасен, в больших количествах изнемождает.

Ученые, между тем, выяснили, что патологические лжецы имеют патологическое анормальное строение мозга. Каково значение этого открытия? Неужели теперь всех будут просвечивать на предмет мозговых патологий, чтобы выяснить, кто из нас патологический лжец, а кто не очень, а кто вообще кристально честный человек? Станут ли потом очищать мир от патологических лжецов? И как? Будет ли геноцид патологических лжецов, или нам просто будут делать лоботомию? И что будет с миром, из которого исчезнут патологические лжецы? Кто тогда встанет у руля власти? Погрузится ли мир в анархию, да и вообще как долго честные непатологические люди смогут сосуществовать друг с другом в мире без патологических лжецов? Не захиреют ли жалкие остатки честных, в конце концов, от скуки? (Так естественные науки подводят мир к мировой катастрофе.)

Куда не поедешь — везде в Москве пробки.

Мать рассказала о жутком падении в метро. И совсем не о падении какого-нибудь несчастного на рельсы, и даже не о падении напряжения на Сокольнической линии между станциями Лубянка и Чистые пруды , а об исключительном падении нравов (хотя, казалось бы, куда уже ниже).

Я доедал торт, оставшийся с бабушкиного юбилея, когда мать сказала: знаешь, что я сегодня видела в метро? — Что? (Я был уверен в том, что я видел все, что можно увидеть в метро. Ну кроме гигантских крыс-мутантов. Я даже видел, как после бомжа по сиденью расползаются какие-то насекомые, и как один мужик хватал за промежность других мужиков, а когда мужики начинали тихо возмущаться, он делал вид, что не может нащупать поручень, чтобы держаться и не падать.) — Я видела свежеиспользованный… презерватив. Да. И даже со спермой. С вытекавшей из него спермой. Я сидела, а он лежал. Лежал на сиденье напротив меня. Я сперва думала, что за бумажка такая странная лежит, и никто рядом с ней не садится. Потом пригляделась и пришла в неописуемый ужас. И совершенно непонятно, как он там оказался в разгар рабочего дня. А рядом со мной сидел какой-то молодой человек и все время загадочно улыбался.