Сомерсет Моэм - Время и книги (сборник)

Матильда – жена мелкого служащего в министерстве образования. Министр приглашает обоих супругов на прием, и Матильда, поскольку своих украшений у нее нет, одалживает ожерелье с бриллиантами у богатой подруги. И теряет его. Ожерелье нужно вернуть, и Матильда с мужем занимают под грабительские проценты огромную для них сумму – тридцать четыре тысячи франков и покупают точно такое же. Из-за необходимости выплачивать огромный долг они живут в нищете, и когда наконец с долгом покончено (а прошло уже десять тяжких лет), Матильда встречает ту самую подругу и рассказывает ей правду. «Но, милая моя, – восклицает подруга, – мое ожерелье было из поддельных камней и стоило от силы пятьсот франков!»

С точки зрения придирчивого критика, вещь, возможно, написана небезупречно, потому что таким произведениям полагается иметь начало, середину и конец; когда повествование окончено, рассказано должно быть все и у читателя не должно остаться вопросов. Кроссворд разгадан полностью. Однако Мопассану вполне хватило и такой – ироничной и эффектной – концовки. Конечно, искушенный читатель непременно задумается: «А что же дальше?» Да, несчастные супруги потеряли даром молодость, они провели много безотрадных лет, выплачивая долг; зато, когда ошибка обнаружилась, им предстоит получить обратно ожерелье и стать обладателями небольшого капитальца. В том плачевном состоянии духа, в каком они оказались, такой сюрприз может стать неплохой компенсацией за жертву. Более того, достань у бедной Матильды ума сразу рассказать подруге правду – а скрывать ее не было никакой нужды, – рассказа не получилось бы. И то, что лишь немногие читатели пускаются в подобные рассуждения, следует отнести за счет мастерства автора. Такой писатель, как Мопассан, не пересказывает события, он преображает их, чтобы они волновали и поражали. Его цель не просто показать жизнь, но драматизировать ее. Он намеренно жертвует достоверностью в угоду эффекту – в этом и состоит испытание мастерства: если автор не смог выстроить события и вылепить героев так, чтобы читатель не чувствовал в их поступках принуждения, значит, попытка не удалась. Однако подобные провалы не аргумент против метода вообще. Порой, когда в моде реализм, читатели ищут близкого сходства с жизнью, как они ее понимают. Временами, безразличные к правде, они требуют удивительного, необычного, чудесного и тогда уж не дают воли своему скепсису. Правдоподобие вообще понятие относительное, оно зависит от веяний времени; правдоподобно то, на что готов клюнуть читатель. Практически в любом жанре беллетристики принимаются какие-то допущения, ибо это простое и часто необходимое средство, помогающее автору избежать ненужных длиннот.

Каноны жанра, о котором я сейчас говорю, точно, как никто другой, установил Эдгар Аллан По. Не стану цитировать целиком его рецензию на «Дважды рассказанные истории» Готорна, в которой есть все, что можно сказать по данному вопросу. Ограничусь небольшим отрывком.

«Вот опытный писатель сочинил рассказ. Он не подгонял свои мысли под описываемые события. Сначала он тщательно рассчитал, какой именно неповторимый эффект должен произвести в итоге его рассказ, потом придумал события и такие их последствия, которые наилучшим образом помогают достигнуть желаемого эффекта. Если первая же фраза не направлена на его достижение, значит, автор с самого начала потерпел неудачу. Во всем произведении не должно быть ни единого слова, не служащего прямо или косвенно выполнению поставленной цели. Вот так, благодаря умению и старанию, создается картина, рождающая у того, кто, в свою очередь, владеет искусством видеть, чувство полного удовлетворения. Главная мысль рассказа выражена безупречно, ибо ничем не замутнена».

Нетрудно понять, как именно По представлял себе хороший рассказ: это литературное произведение, повествующее об отдельно взятом событии в сфере материальной или духовной, произведение, которое читается в один присест; оно яркое, оно волнует и будоражит, оно обладает единством эффекта. Действие в нем развивается по прямой от завязки до концовки. Написать рассказ, следуя перечисленным принципам, не так просто, как может показаться, ибо требует ума, пусть не очень глубокого, зато особого склада, а также чувства формы и немалой изобретательности. В Англии лучше всех с этим справлялся Редьярд Киплинг. Из английских авторов, сочинявших рассказы, только он и сравним с французскими и русскими мастерами. Сейчас он несправедливо забыт, что, впрочем, неудивительно. Когда умирает знаменитый писатель, в газетах появляются некрологи, и каждый, кто имел к нему хоть какое-то отношение, пусть даже просто пил с ним чай за одним столом, спешит написать об этом в «Таймс». Через пару недель известие о смерти теряет новизну; постепенно его предают забвению. Позже, если повезет, лет через несколько – может, мало, а может, много, в зависимости от причин, далеких от литературы, – о писателе вдруг вспомнят, к нему возродится всеобщий интерес. Самый яркий тому пример, конечно же, Антони Троллоп. Целое поколение о нем забыло, а потом в Англии произошли перемены, и его романы вдруг обрели ностальгический шарм, покоривший немало читателей.

Хотя Редьярд Киплинг с самого начала завоевал симпатии многих и продолжал их удерживать, просвещенная публика похваливала его с некоторым снисхождением. Отдельные особенности его стиля разборчивым читателям пришлись не по вкусу. Творчество Киплинга определяли как идеологию империализма, который у людей разумных и тогда вызывал неприятие, а ныне рождает чувство вины. Киплинг был прекрасный, изобретательный и оригинальный рассказчик. Он обладал развитым воображением и большим даром подавать события с удивительным драматизмом. Были у него и недостатки, как у каждого писателя; своими он, наверное, обязан воспитанию и окружению, собственному характеру и характеру эпохи. Киплинг оказал огромное влияние на своих собратьев-писателей, но еще большее – на тех, кто так или иначе вел жизнь, о которой он писал. Стоило отправиться на Восток – и оставалось только удивляться, как много народу подражает его персонажам. Говорят, бальзаковские герои больше походят не на то поколение, которое он описывал, а на следующее за ним. Я хорошо знаю, что через двадцать лет после выхода самых известных рассказов Киплинга во всех концах империи можно было встретить людей, никогда не ставших бы тем, чем они стали, не будь этого писателя. Он не просто создавал персонажей, он ваял характеры живых людей. Честные и смелые, они добросовестно несли службу; жаль, что по известным причинам они оставили о себе недобрую память. Принято считать, будто Редьярд Киплинг внушал читателю империалистические взгляды, но здесь я не желаю говорить о политике. Для моих теперешних целей важно другое: открыв жанр так называемого экзотического рассказа, он подарил писателям новую благодатную почву. Действие такого рассказа происходит в какой-нибудь стране, мало известной большинству читателей. В нем говорится о том, как влияет на белого человека пребывание вдали от отечества и общение с людьми другой расы.